— Ты не можешь? — огорченно спросила Элли. — Да ведь всего-то на часок. Я тебя сто лет не видела. И мы так толком о тебе и не поговорили — все обо мне да обо мне. Ну, Люси, поехали с нами. Я так завидую, что ты вышла замуж и не живешь этой жуткой суматошной жизнью. И мне б давно пора. — Внезапно ее глаза стали печальными. — Пожалуйста, Люси. Мне так хочется поговорить с тобой. Мне просто не терпится послушать про вашу семейную жизнь.
Малыш подбежал к отцу, схватил за руку и вновь уставился на Элли — она натягивала перчатки. Рой рассмеялся.
— Он думает, что перчатки теперь его, — объяснил он Люси.
— Р-р-ррр, — зарычала Элли, скрючив руку, словно это была лапа с когтями. — Р-р-ррр, Эдвард, сейчас я тебя…
Ребенок засмеялся, а когда Элли шагнула к нему, спрятался за отца. Рой посмотрел на Люси, потом да Элли.
— Эй, Эл, ты слышала? Мать Люси выходит замуж.
— Ну, прямо невероятно! — отозвалась Элли. — Потрясающе!!
— Это еще не решено, — холодно сказала Люси.
— Бог даст, не сорвется. Вот было бы здорово!
Люси никак не откликнулась.
— Слушай, — сказала Элли, — а как папа Уилл?
— Прекрасно.
— Вот кто мне по-настоящему нравится. Как сейчас помню его на вашей свадьбе. Как он тогда рассказывал про северные леса. До чего же здорово!
Никакого ответа.
Элли повернулась к Эдварду, который все еще глядел на нее во все глаза:
— А ты, Эдди, любишь папу Уилла?
Малыш закивал головой, было видно, он готов согласиться со всем, что бы ни сказала Элинор.
— Мне кажется, наш Эдди в кого-то влю-бил-ся, — сказала Элис.
— Обними за меня своего дедушку, Люси, — попросила Элинор. — Правда ведь, так и хочется его обнять, когда он рассказывает эти свои истории. Такой славный старикан. Такой несовременный! Но вот это-то и здорово. Кроме шуток, в Чикаго ужас как не хватает искренних, душевных людей, а проходимцев и жуликов там хоть пруд пруди. Когда мы были на ранчо в Хорс-Крик, там был один человек, управляющий, и такой он был вежливый, старомодный, доброжелательный, что поневоле думаешь, неужели раньше все в Америке были такие. Но Скиппи говорит, такие люди вымирают, даже там они редки, а ведь Хорс-Крик, уж кажется, последний оплот. Ну разве это не позор? Просто страшно подумать. А о Чикаго и говорить нечего — там они давным-давно перевелись. Бывает, утром проснешься, как зарычат опять эти машины, так и хочется обратно в Либерти-Сентр, где, по крайней мере, нет этой звериной злобы и разбоя. Вы тут можете спокойно оставить свой дом, машину, ничего не запирать, уехать хоть на неделю, хоть на месяц — и ни о чем не беспокоиться. А вы бы поглядели сколько замков на одной только нашей двери. Целых три! — сказала она, поворачиваясь к Элис.
— Боже! — отозвалась та. — Слышишь, Ллойд? Там такой разбой, что Элли приходится запираться на три замка!
— И еще на цепочку, — добавила Элли.
— Элинор, я просто не понимаю, как ты можешь жить в таком месте, — удивилась Элис. — И как же с грабителями? Надеюсь, ты не ходишь по улицам?
— Конечно, нет, мама, — вставил Рой. — Она ходит по воздуху. Ну, как, по-твоему, она передвигается?
— Во всяком случае, Рой, — отозвалась мать, — мне кажется, если живешь в таком месте, где надо запираться на три замка и цепочку, не следует выходить на улицу после наступления темноты.
— Да, — сказал Ллойд, — у них там серьезная проблема с цветными, я им не завидую.
— Негры тут ни при чем, дядя Ллойд. Вот вы думаете, все дело в неграх, а сколько негров вы по-настоящему знаете? С кем из них вы разговаривали?
— Постой-ка, — сказал Рой. — Вот у меня был знакомый негр, мы с ним подолгу разговаривали, когда я учился в «Британии». Очень толковый парень, я к нему относился с большим уважением.
— А одна моя знакомая, — сказала Элли, — встречается с негром.
— Правда? — встрепенулась Элис.
— Да, на самом деле, тетя. А знаете, что сказал на это мой папаша? Наверное, она красная. Смех, да и только! Потому что на президентских выборах она голосовала за Эйзенхауэра, а коммунистке это вроде бы не к лицу.
— И как же она с ним встречается, Элинор? Прямо на людях? — спросила Элис.
— Вообще-то говоря, они познакомились в гостях, и он позвал ее к себе. Но могла бы познакомиться и на улице. И что тут такого? Цвет кожи никакой роли не играет… Она мне так сказала. И я ей верю.
— Она целовалась с ним? — поинтересовался Рой.
— Рой! — сказала мать.
— А что, собственно, ты волнуешься? Я просто спросил. Мне ведь интересно.
— Чего тут интересного! — отозвалась Элис.
— Я только хотел сказать, — продолжал Рой. — Одно дело дружить и всякое такое — в этом я не вижу ничего плохого. Я и сам частенько разговаривал с негром, я же вам рассказывал… Но, откровенно говоря, Элли, что касается этой девушки, мне, правда, кажется, что связи между людьми разных рас — это совсем другое дело.
Элли высокомерно повернулась к нему.
— Ну, положим, ни о каких связях я с ней не говорила. Я в такие дела не вмешиваюсь, Рой.
— Должна вам напомнить, — строго произнесла Элис, — что здесь стоит маленький ребенок, которому еще не успели засорить уши.
— Просто я хочу сказать, — заявила Элли, — где что ни случись, все валят на негров. А я больше не желаю слушать ничего подобного. Не желаю, и все. От кого бы то ни было.
— Ну, а что же ты нам можешь сказать о разбое, Элинор? — спросил Ллойд Бассарт. — Ведь ты же сама только что говорила, какой там у вас разбой.
— Но негры тут ни при чем!
— А кто при чем? — удивилась Элис. — Ведь это по большей части их рук дело? Разве нет?
— По правде говоря, — сказала Элли, — этим чаще всего занимаются наркоманы, но это просто больные люди, которые нуждаются в помощи. И тюрьма — не решение проблемы, вот что я должна вам сказать.
— Наркоманы? — переспросил Ллойд. — Ты имеешь в виду тех, кто курит опиум?
— Просто так — на улице? — ужаснулась Элис.
— Простак! — обрадовался Эдвард. — Мам, Простак! — обернулся он к Люси.
Элли откинула голову, взметнув гривой.
— Простак! Обязательно расскажу Скиппи! О, как прелестно. Простак! — воскликнула она, кинулась к Эдварду и подхватила его на руки. — И Ворчун! Правильно?
— Ага, — согласился малыш и потянулся к ее воротнику.
— А еще кто? — спросила Элли, покачивая его на руках. — Апчхи?
— Апчхи! — с готовностью подтвердил Эдди.
— Люси, — обернулась Элли. — Он — прелесть! Просто прелесть, — она поставила Эдварда на пол, но он не выпускал ее руки. — Ну, поехали!
