Игнатия не стало, а вся его свита была арестована и давала показания, я отправил за Гермогеном и за Арсением Элласонским. Первый так и не выполнил мою волю и не отправился в Сибирь. Он собрался это сделать и мне об этом докладывали, готовил большой обоз, набирал людей, как будто собирался целое государство основывать в Сибири. Уже полторы тысячи крестьян нашел, чтобы с ними отправиться. Не хотел, видимо, Гермоген самолично репу высаживать.
Я уже было дело хотел поспособствовать более быстрому отъезду Гермогена, но тут стал задумываться о нужности Игнатия. Кроме того, меня заинтересовали сборы церковного иерарха и я даже собирался в этом и подсобить, как только закончатся весенне-летние военные компании. Так и так собирался отправлять серьезные экспедиции к Енисею, а тут все почти готово.
Что касается Арсения Элласонского, то этой личностью я заинтересовался не сегодня и даже не вчера. Умнейший человек. Работал ректором православной братской школы во Львове, издавал греко-славянскую грамматику. Как минимум, я его прочил в преподаватели будущей семинарии.
Но были и с ним некоторые нюансы. Он тоже был одним из тех, кто приезжал в Московское царство с Константинопольским патриархом, а после побывал и в Речи Посполитой, что создавало почву для сомнений в благонадежности. Но нельзя же разбрасываться умными людьми? А иезуитскую ересь, коли она есть в Арсении, выжжем. Думаю, что после разговора и того, как я покажу липовые бумаги, указывающие, что Элласонский иезуит, многое проясниться. Хотя мне очень бы хотелось, чтобы никакого прояснения не случилось, и Арсений — нынче Архангельский епископ — работал на благо государства и церкви, которые пока есть суть единое целое.
— Проходи, владыко! — сказал я, целуя руку Гермогену.
Вот на что приходится идти, чтобы только решать важные для государства вопросы! И руку поцеловал и у крыльца встретил. Ну а что еще делать? Нет в русской православной церкви сейчас большего авторитета, чем Гермоген. Случись неподконтрольные мне выборы патриарха — победа Гермогена была бы гарантирована. Он и так собрал вокруг себя немало людей. И отправкой в Сибирь проблему окончательно не закрыть. Потому я и решил поступить по правилу: если не можешь пресечь — возглавь. Ну не травить же мне поголовно иерархов русской православной церкви?
— Что, государь, пришла нужда, и мне отрываешь ворота? — пробасил Гермоген.
Он был рослым мужчиной, с темными, пронзительными глазами. Густая борода была ухожена и приковывала взгляд, так как была очень аккуратно пострижена. Ну и брови… я бы их назвал «брежневскими» — густые, нависающие над глазами, от чего взгляд Гермогена становился еще более тяжелым.
— Дело не во мне, владыко, в Богоспасаемой Руси. Всем нужно с честью нести свой крест, дабы Россия и православие возвеличивалось, — с долей пафоса говорил я.
— Ты, государь, не опутывай меня словесами! — сказал Гермоген.
— И не опутываю, и не желаю того, чтобы ты мою волю принял! — сказал я.
— Вот как? — удивился кандидат в патриархи.
— Я желаю, как бы моя воля стала твоей!
— Путать меня удумал? — громоподобно спросил Гермоген.
— Нет, я прямо скажу: России нужен патриарх, мне нужен соратник, — произнес я и стал наблюдать за реакцией Гермогена.
Он был удивлен и сбит с мысли. Словно рыба открывал и закрывал рот. Ну, да, еще недавно я клеймил его, отсылал от себя, сейчас же заявляю, что хотел бы видеть в числе своих людей. Это… как Шуйский бы пригласил Лжедмитрия Второго стать канцлером. Хотя… может это и был бы выход для России из затянувшейся Смуты?
— Так тебе поперек не скажи, все, словно еж, принимать станешь. А как быть патриарху, коли его слова не услышат, али он лаяться станет с государем? — после продолжительной паузы спрашивал Гермоген.
Он говорил строго, но в глазах появлялся огонек. Тщеславный человек и хотелось бы на этом сыграть в будущем.
— Так мы обговорим, что будет нынче, кабы в грядущем не препятствовать друг другу, — предложил я и Гермоген начал поглаживать бороду.
Этот жест у многих определял ситуацию «не трогайте меня, я думу думаю». Ну и чего мне нужно было трогать?
— Не могу я пойти на сговор с тобой, коли бесовство чинить станешь! — огорченно отвечал Гермоген.
Что же, стоит определить свою позицию. И я рассказал кандидату в патриархи свое видение на многие вещи. Вот прямо сейчас, если согласится с большинством, то, скорее всего, быть ему патриарха. Нет, придется другого ставить и сильно ослаблять православную русскую церковь, которую хотел ставить над иными православными патриархатами.
Мне нужна такая православная церковь, которая позволит продолжать работу по созданию университета. Школа в Преображенском работает, пусть и худо-бедно, из-за скудности материального и методического обеспечения, но пять наставников обучают пятьдесят отроков. Пока, этот год, работа идет в группах-классах по десять человек, где один классный руководитель, он же учитель, воспитатель и отец родной. Получается некая система, схожая с начальной школой из будущего. Но детки быстро подрастают и я хотел бы уже с сентября создать группу из лучших учеников из тех пятидесяти и начать их обучать отдельно, по университетской системе, где каждый преподаватель будет специализироваться на отдельном предмете и учащиеся станут больше работать самостоятельно, для чего, нужно, нет множества книг, но я готов предоставить, доставшуюся мне по наследству, либерею.
Насчет либереи — она была! Уж не знаю, та ли это легендарная библиотека Ивана Грозного, но книг было очень много. И, как бы, не большая часть была наследством от Годунова. Может не успели растащить, может и в иной истории так было, но уже более тысячи томов лежат на полках. Есть тут и персидские книги, которые по моему заказу купил Татищев, арабские, греки привезли не только богословские либереи, но и Платона, Аристотеля… даже Эсхила — древнегреческого поэта. Западноевропейская наука так же представлена некоторыми произведениями, как и теми, что привезли англичане.
Но вот в чем проблема: приходится прятать некоторые книги с глаз долой, ибо не найдут они понимания, а я, так и вовсе, могу быть обвиненными в чернокнижии. Как объяснить… да пусть и Гермогену, что платонизм — учение нужное, хотя бы для того, чтобы понимать и религию. Что сам Аврелий Августин в своих произведениях не гнушался описывать идеи платонизма. И пусть Августин — это больше про западное христианство, но его читают и греки, да и писал богослов почти за семьсот лет до церковного раскола 1054 года.
