иллюзии художника. Но даже несмотря на этот факт, художники будут продолжать свою работу в будущем.
При поверхностном взгляде в таких переменных отношениях художников можно было бы увидеть «диалог культур», хотя на самом деле речь идет об открытой дискуссии художников, поднимающих проблемы европейской культуры и тем самым косвенно затрагивающих антропологические основы человеческого поведения.
Мы имеем здесь дело с общими творческими процессами, которыми полна история искусства, но которые не всегда сразу предстают перед зрителем в однозначном виде. К примеру, можно сравнить скульптуру Генри Мура «Король и королева» (мужская и женская фигура, сидящие на скамейке и смотрящие вдаль) и работу Сидура «Художник с женой в старости», а также мою работу «Король и королева в старости». Или: серию «Сусанна и старцы» Сидура и мою одноименную работу. Или: «Святое семейство» Сидура и мое «Святое семейство». Или: «Создатель с Адамом и Евой» Сидура и мое «Явление Иисуса Христа». Или: «Пулеметчик» Сидура и мою работу «1 сентября 1939» / «Война» (подвешенная газовая маска).
История искусства знает целый ряд множественных интерпретаций, которые, как правило, не имеют ничего общего со связью одного художника с другим. В гораздо большей степени они являются реакцией деятелей искусства на схожие проблемные положения. Созданные ими изображения, открытые также для зрительской интерпретации, в любое время и в любом поколении каждый раз приглашают к новому диалогу.
Перевод: Даниил Бордюгов
Берлин, август 1961-го[80]
Сартр считал, что каждый человек уже фактом рождения «вбрасывается» в заранее сконструированную историческую ситуацию, в определённый культурный контекст, к которому должен приспособиться, в рамках которого должен преодолевать препятствия и развиваться. Во время исторических переломов почти все культурные диспозиции приобретают ещё более драматический характер, вынуждая по-новому осознавать себя в контексте времени и обстоятельств. Берлинская стена была именно таким переломом в моей жизни, начавшейся в 1938 году и так поразившей меня, студента, на восьмом семестре изучения славистики, истории, философии и педагогики в Свободном университете Западного Берлина.
Летний воскресный день 13 августа 1961 года начался для меня спокойно. Многие берлинцы как обычно планировали поехать на озёра в пригороде. Чтобы узнать прогноз погоды, в семь часов утра мы включили радио и были ошеломлены новостью: правительство ГДР в течение ночи закрыло границу с Западным Берлином для всех своих граждан и оставило только несколько контрольно-пропускных пунктов для западных берлинцев. Спустя неделю и эти пропускные пункты закрылись, а телефонная связь была прервана. На границе «для гарантии» была установлена изгородь из колючей проволоки, которую позже заменили бетонной стеной высотой 3,9 метра, дополненной полосой из мин, земляных рвов и сторожевых вышек. В СМИ ГДР границу называли «антифашистской защитной стеной», «мирной границей», но никто и не сомневался в том, что сооружение это было направлено против своего же населения, а вовсе не против Запада.
Новость о стене вызвала перегрузку телефонной связи между Востоком и Западом: все хотели знать, всё ли в порядке у их друзей и родственников в другой части города, кто и где находится, будут ли ограничения на выезд граждан ГДР окончательными и могут ли жители Западного Берлина по-прежнему ездить в Восточный? В заявлении ГДР говорилось, что принятые «меры» по закрытию границы являются «временными» и будут действовать «до заключения мирного договора». Однако нам всем было ясно: поскольку мирного договора ни от кого не ждали, граница для граждан ГДР закрылась окончательно. Трём-четырём тысячам человек, которые хотели в то воскресенье навсегда покинуть ГДР, уже не удалось выехать из Восточного Берлина. На вокзалах в восточной части города в течение нескольких часов творился хаос. Происходили семейные трагедии. В очередной раз всем пришлось привыкать к новому положению дел.
Сообщение по радио утром 13 августа взволновало до глубины души и меня. Я покинул Восточный Берлин в 1956 году, хотя и не как беженец. Вслед за мной уехали мама и двое моих братьев. В восточной части города оставался только старший брат Вернер со своей женой и тёщей. Именно с ним мы хотели обсудить дальнейшие действия и, не откладывая, решили с женой ехать на Димитроффштрассе (район Пренцлауэр Берг), где жил Вернер. Это было возможно, если ехать на метро через ещё открытую для жителей Западного Берлина станцию Фридрихштрассе. Там нам нужно было сделать пересадку, и мы увидели, что, в отличие от ещё сонного Западного Берлина, центральные улицы восточной части были запружены сотнями грузовых автомобилей с вооружёнными пограничниками. Позже подъехали танки. Центр Восточного Берлина напоминал военный лагерь. Вскоре мы узнали, что в общей сложности было задействовано 15 тысяч вооружённых солдат, а советские войска были приведены в боевую готовность. До квартиры моего брата мы добрались без проблем. Она находилась в 300-400 метрах от контрольно-пропускного пункта Бернауэрштрассе. Но в эти выходные мой брат, как и обычно, был на даче, а значит, для нас, западных берлинцев, недоступен. Мы были и расстроены, и встревожены: улицы начали заполняться толпами наспех собравшихся людей, одержимых одной панической целью: как можно быстрее дойти до границы с Западным Берлином и навсегда покинуть «родную ГДР»...
Мы тоже поспешили к самому близкому КПП, чтобы как можно быстрее вернуться в Западный Берлин. Однако проход загородили войска ГДР, начав подготовку к возведению заградительных сооружений. В тот же момент подъехали танки. Тогда мы рванулись назад, к станции Фридрихштрассе, опасаясь, что и там нам не дадут вернуться в Западный Берлин. К счастью, после короткого и корректного контроля мы смогли покинуть Восточный Берлин. Но беспокойство всё нарастало и вопросы множились. Какой будет реакция западных союзников и НАТО? Как повлияет Стена на дальнейший ход холодной войны? Будет ли следующим шагом окончательное отделение Западного Берлина от ФРГ? Повторится ли блокада Западного Берлина, как в 1948— 1949 годах? Может ли из-за Западного Берлина начаться война?
Из собственных наблюдений и переживаний, из сообщений по радио, из разговоров с друзьями складывалась мозаика впечатлений и воспоминаний, которая по сегодняшний день определяет образ 13 августа в моём сознании. Строительство стены остановило эмиграцию из ГДР. Но драматичные, лишь изредка удававшиеся попытки побега имели место. С верхних этажей домов, стоявших прямо на границе с уже замурованными окнами первых этажей, отчаявшиеся люди пытались спуститься по связанным простыням на сторону Западного Берлина; другие даже осмеливались на прыжок, их часто приходилось ловить растянутыми пожарными брезентами. Некоторые переплывали Шпрее в тех местах, где она сама служила границей, или бежали через канализацию, которая ещё связывала западную и восточную части города. Неожиданно люди стали крайне изобретательны в
