эти страны что-то смогут противопоставить Союзу в лобовом противостоянии. В горизонте одного-двух лет как минимум. Шансы на успех у них оставались. Но только если действовать исподтишка или в рамках дипломатии и специальных операций. Ну или экономического давления.
А это — совсем другая игра.
Причем, что примечательно, французы из этой партии выпали почти сразу, сцепившись с англичанами из-за обещанных им колоний. Те ведь обещали вернуть им земли, полученные за согласие на интеграцию Парижем северо-западной Германии, и дополнительно сверху кое-что отсыпать за участие Парижа в кампании против Союза.
Он поучаствовал.
Но оплаты не последовало. Что и породило очень непростой дипломатический скандал. Сама же Франция, потеряв лучшие свои дивизии в той мясорубке, в которую ее втянули, занялась фоном лихорадочными приготовлениями. Прямо параллельно нарастающей ругани.
Подготовкой к чему?
Это не так важно. Главное — Франция пыталась спешно подготовить и укомплектовать танковые и моторизованные части. И делала большую работу над ошибками в плане автобронетанковой техники и тактике ее применения. Кто-то из этого делал вывод, что они торгуются и собираются чуть погодя вернуться в эту прокси-войну. Особенно если Финляндия устоит. А кто-то делал вывод — эти силы готовятся для англичан, которые теперь выглядели совсем уж откровенными мошенниками и обманщиками. Причем не только в глазах посвященных в детали элит, а вообще.
Сам Туманный Альбион занимался тем, что всеми силами мутил воду. Как в Союзе, так и во Франции. Потому что, по сути, иных вариантов отбиться у него не оставалось.
И если в землях бывшей Российской Империи у «лайми» наблюдались чудовищные агентурные проблемы, да и КГБ работала уже неплохо, что вкупе с выбитым лояльными Лондону элитами давало о себе знать. Они никак не могли зацепиться и сформировать оппозиционное ядро. Даже те, кто еще пять лет охотно бы пошел на сотрудничество, опасался.
А вот во Франции с каждым днем нарастали беспорядки, вынуждая Петена выводить не просто полицию для их подавления, но и войска. Под соусом чего шли торги. Под ковром. Дескать, уймитесь, и мы «поможем вам унять повстанцев». Хотя, чем дальше, тем меньше эти самые повстанцы слушались Лондона, получая самостоятельные источники финансирования. Та же Франция была неоднородной. Как малая Франция в границах 1918 года, так и большая, в которую вошла германия западнее Эльбы. Особенно большая. Если бы Париж шел от успеха к успеху, то да — эти земли бы относительно тихо сидели. Но поражения, причем настолько решительные и обидные отдались эхом и пробудили раздражение националистов. А их позиции в регионе были очень сильны.
С национализмом вообще занятно выходило.
Париж действовал именно от него, максимально разгоняя эту тему. Из-за чего Большая Франция, выглядела откровенным лоскутным одеялом, в котором и бретонцы, и бургундцы, и окситанцы подняли голову… По сути это привело к изрядному испытанию той государственной модели, которую породил Наполеон I Бонапарт.
Строго говоря англичане на это изначально и рассчитывали, прокачивая эту тему сразу. То есть, с первых попыток построить Великую Францию. Поднимая заодно и местечковые националистические темы. Дескать, великие французы стоят на плечах великих франков, бретонцев, бургундов, готов и так далее. Что позволило дальше качнуть эту тему на местах и усилить «самосознание спящих народов». Со всеми, как говорится, вытекающими субстанциями, характерными для такого подхода.
Союз — напротив, методично душа любой национализм. Вообще. В принципе. Что позволяло ему выглядеть достаточно однородным и монолитным. Так как старые национальности, нередко и не оформленные толком, заменялись концептом советский человек…
Понятно — полностью преодолеть националистический кризис, который пытались развить и укрепить в бывшей Российской Империи с октября 1917 года не удалось. А местами и раньше… сильно раньше… Слишком много сил на это было потрачено. Слишком многие сознания искажены. Что вынуждало Туманный Альбион работать против Союза иначе.
С одной стороны, искать союзников внутри. Любых. Вообще любых. Главное — недовольных Фрунзе. И пытаться через них раскачать обстановку. А с другой стороны — поджигать границы, окружая Советский Союз пограничными конфликтами. С тем, чтобы отрезать страну от международной торговли. В идеале. Или критически ее затруднить. Ведь объем торгового оборота молодой страны советов с 1928 по 1931 вырос в несколько раз. Да и нарушить хозяйственные связи с той же Колумбией или Кубой выглядело крайне важно. Ведь там шла ударная подготовка к референдумам…
И у них получалось.
И даже получилось. Почти.
Строго говоря, если бы турки не оказались настолько осторожными, то все военно-политическая катастрофа «режим Фрунзе» ждал безусловно. А если бы к этому празднику жизни присоединился Иран — то и подавно. Сил Союзу просто не хватило бы воевать сразу везде. Тем более, что у проигрывающего союзников нет. И почти наверняка восстала бы Польша и наметились определенные проблемы с Венгрией и Румынией. Да и Чан Кайши не стал бы сидеть в стороне. Так что драться пришлось бы в полном окружении. С перспективой качественного усиления «туземных сил» первоклассными английскими и французскими дивизиями буквально на любом из направлений.
Но…
Ключевое слово — почти.
Не успели.
Фрунзе сумел максимально замедлить турок, вынудив их медлить, и успел закрыть вопрос с японцами, урегулировав конфликт. И не только освободил войска, скованные на востоке, но и увеличил торговый оборот, компенсируя проблемы по Балтике.
Кроме того, он сумел перевернуть ситуацию на Дальнем Востоке в геополитическом ключе. Создав руками японцев критическую угрозу как для французов, так и англичан. Ведь в текущих реалиях ни те, ни другие не обладали флотом, способным противостоять Японии. А у той имелись далеко идущие интересы и огромные амбиции, распространяющиеся в первую очередь на самые вкусные и сочных земли в Юго-Восточной Азии. То есть, колонии этих стран…
Раз — и в дамках.
Ведь теперь ни торговая блокада невозможна, ни перегрузка ограниченных военных сил.
Да, оставалась Финляндия. Очень крепкий орешек в силу природных особенностей территории. Именно поэтому Фрунзе пошел на явную игру мышцами и попытку продемонстрировать, что неуязвимых нет. Чтобы все всё поняли. И турки, наконец, решились, сделав правильный выбор. Но ожидать, что англичане сами сделают ТАКОЙ подарок?
Нет.
Михаил Васильевич даже и не надеялся.
Он скосился на Ататюрка, который отошел к самой стене и рассматривал могилу Ивана I Калиты.
Греки…
Они ведь явно рвались в союз с Союзом, как бы это тавтологически не звучало. У них хватало территориальных претензий с разными соседями. И они были бы не прочь их решить, опираясь на мощь Союза…
Михаил Васильевич предложил Ататюрку заключить оборонительный союз в частном, индивидуальном порядке. Не предполагая
