как старая лошадь, вроде бы стоя задремала, — усмехнулась Мария Ивановна и другим голосом: — Наташа, где ты?
— Тут я! — донеслось из дому. — Плащ твой ищу.
— Он на вешалке, за шкафом. Не забудь мою сумку на столе! В ней часы, крикнула Мария Ивановна и обернулась к старику: — Спасибо, друг мой. До свидания!
Она забрала газеты и журналы и направилась к машине. Наташа тем временем вынесла ей из дому плащ и портфель. Мария Ивановна раскрыла портфель-сумку, достала серебряные часы-луковицу (те же самые, отцовские), раскрыла крышку. Было ровно восемь утра. Послушала еще — часы тикают.
— Ну, мы поехали.
Она села в машину, махнула рукой, и "газик" сорвался с места. Мария Ивановна смотрит сквозь лобовое стекло на убегающую дорогу, на пшеничные поля и произносит про себя:
— Овес от овса, а пес от пса...
— А я вам говорю — наша наука оторвана от практики. Она преклоняется перед стойкостью видов и забывает о конкуренции, — звенит высокий голос Лясоты.
Стоит он за трибуной; сбоку стол с президиумом, в зале полно народу, не студентов, а пожилых людей: председателей колхозов, агрономов, партработников. Среди них мы видим Марию Ивановну. Идет областное совещание.
— Биология не капиталистический рынок! — крикнула Мария Ивановна. — Вы отрицаете основное положение генетики.
— Ваша генетика — предрассудок. И притом буржуазный. Нам каждый год надо пахать и сеять. Весной мы с севом запаздываем. Наука должна помогать — как справиться с этой задачей. Вот мы и предлагаем: давайте сеять осенью. Некоторые так называемые ученые поучают нас — де, мол, нет стойких озимых сортов. А мы им говорим: обойдемся и теми, что есть. И более того, будем превращать, перевоспитывать твердую пшеницу в мягкую, то есть в озимую. Для сибирских полей это будет революционным актом.
— Надо выращивать новые сорта, а не манипулировать старыми! — крикнула опять Мария Ивановна.
— Видимо, товарищу Твердохлебовой с ее высокой научной колокольни наплевать на наши хозяйственные нужды. Поэтому она и пытается вставить нам палки в колеса. Я предлагаю, по замечательному почину нашего опытного хозяйства, которое возглавляет товарищ Колотов, — кивок в президиум, где один из сидящих склонил голову в ответном поклоне, — посеять по стерне пшеницу во всем крае. Какая экономия выйдет на одной пашне!
Лясота под аплодисменты сходит с трибуны. На трибуну подымается Мария Ивановна, в руках у нее небольшой сверток; она распаковывает его — это оказались свежие зеленя пшеницы.
— Товарищи, эти зеленя я привезла с того самого опытного поля Колотова, где была посеяна твердая пшеница без пахоты, по стерне. Всходы есть, но изреженные, слабые. Вот они (она подняла зеленя), полюбуйтесь! Это же не твердая пшеница, не мильтурум, а обыкновенная, вульгарная красноколоска. Откуда она взялась? Да оттуда же, от стерни. Когда ее жали, произошло самовысевание. Явление это известно тысячу лет. Конечно, можно вместо пахоты применить культивацию. Это еще в начале века Овсинский предлагал. Но такой метод посева требует постоянного поддержания рыхлости почвы, то есть больших усилий, иначе все сорняками зарастет. Сеять кое-чем и кое-как, лишь бы отсеяться — значит обманывать себя и других.
Она сошла с трибуны и стала раздавать зеленя — один пучок положила на стол президиума, другие раздала по рядам в зале.
Лясота отшвырнул зеленя и поднялся над столом грозной тучей:
— Вы тут, товарищ Твердохлебова, давно занимаетесь антигосударственной практикой.
— В чем она заключается? — обернулась Мария Ивановна.
— В том, что на вашей так называемой научной станции вместо кукурузы культивируются клеверища!
— Это единственные семенники во всем крае. И вы об этом отлично знаете! — крикнула Мария Ивановна.
— Травопольная система нанесла огромный ущерб государству. Надеюсь, вы это тоже знаете?
— Нет, не знаю!
— Понятно... Значит, умышленно бережете очаг травопольной системы на всякий случай! Я полагаю, что в интересах всего края ликвидировать последние очаги травополья как опасную заразу для наших полей. Видимо, найдутся решительные люди, которые распашут эти клеверища, а на их месте товарищ Колотое посеет кукурузу. Для пользы дела. Вот так.
Шум, хлопанье откидных сидений, громыхание стульев. Публика в зале поднялась и двинулась на выход. Все члены президиума сгрудились за сценой. Массивный человек, сидевший рядом с Лясотой, говорит одному из членов президиума:
— Северин, подготовьте приказ о распашке клеверища на опытной станции.
— Я как областной агроном считаю эту акцию вредной, — отвечает Северин. — И решительно отказываюсь подписать такой документ.
— Хорошо, обойдемся без вас, — раздраженно бросил ему Лясота и массивному: — Василий Михайлович, поручите это Колотову. Он исполнит аккуратно.
На краю обширного клеверного поля урчит трактор с трехлемешным плугом. К нему по целине подъезжает "газик". Тракторист, заметив машину, вылез из кабины. Колотов, приоткрыв дверцу, кричит ему из "газика":
— Чего ты волынишь? Начинай!
— Дак, Семен Семенович, клеверища больно богатые. Как-то не знаю.
— Чего не знаешь? Пахать разучился?!
— С какого бока начинать то есть?
— Заваливай прямо отсюда! — Колотов вылез из машины, вошел в хромовых сапогах в клеверище, потоптался. — Давай! Приканчивай эту кабинетную науку.
Несмотря на осеннюю пору, клевер стоял молодым, зеленым и ровным, как бархат. Тракторист взлез на сиденье, двинул рычагом управления — трактор всхрапнул, как норовистая лошадь, крутнулся на месте и, опустив в землю черные плуги, ходко двинулся по зеленому полю.
— Вот так! — ухмыльнулся Колотов, глядя на развалистую черную полосу, словно траурной прошвой отбившую зеленое поле клеверища.
Между тем от дальнего строения опытной станции бежала на клевер Мария Ивановна; она часто спотыкалась, размахивала руками и что-то кричала. Когда она подбежала к Колотову, трактор уже сделал разворот и приближался вторым ходом.
— Стойте! Что вы делаете? Варвары! — кричала она.
— Нет, это вы варвары. А мы искореняем предрассудки от науки, — сказал Колотов. — Так будет точнее, товарищ Твердохлебова.
— Вы — бандиты! Разбойники!!
— Поосторожнее... Все ж таки я при исполнении служебных обязанностей.
— Вы не имеете права!
— Имеем. Все права наши. Вот — приказ подписан. — Колотов вынул из кармана бумагу и протянул ей.
Мария Ивановна не стала читать, она бросилась навстречу трактору.
— Стой! Остановитесь!! — подымая руки, кричала она.
Тракторист, с опаской выглядывая из кабины, правил прямо на Марию Ивановну. Она так и остановилась с поднятыми руками, с округленными от негодования и ужаса глазами. Но трактор черной глыбой наезжал
