часть души, которую при желании получилось бы сжечь.
– Что скажешь? – хрипло спросил Егор, будто это я его пригласила.
– Ничего, – ответила я, глядя в сторону.
Резко поднявшись, он быстро приблизился ко мне, схватил за плечи, развернул и заглянул в глаза.
– У отца была запланирована командировка – да, но Павел отправился с ним только из-за тебя, – резанул Егор, и я уловила устойчивый запах алкоголя. Он влетел в нос и, хотя это было невозможно, обжег горло. – Я надеюсь, ты навсегда запомнишь, кто виноват в его смерти. Я не забуду точно. – Его глаза вспыхнули и потемнели.
– Отпусти меня, – прошептала я, а потом дернулась, пытаясь вырваться.
Однако особо сопротивляться не пришлось, Егор убрал руки, вернулся к столу, но садиться не стал.
– А теперь по делу… Твоей бабушке и моей матери отец завещал определенные суммы денег и ценные бумаги. Они ни в чем не будут нуждаться, я проконтролирую. Ты, я и Павел в случае смерти отца должны были получить все остальное в равной степени. Но Павла… – Егор помолчал, стараясь еще раз подчеркнуть мою вину. – Но Павла с нами больше нет. Его доля делится между тобой и мной. Ты – несовершеннолетняя. – Егор скривил губы, будто речь шла о длительной и постыдной болезни. Тяжелые брови сошлись на переносице. – Моей матери ты не нужна, бабушке тебя не отдадут под опеку из-за ее преклонного возраста. Так что, Дженни, есть лишь два варианта. Детский дом я пока не рассматриваю. Или ты отправишься под опеку своих замечательных родственников – дяди и тети, и они раздербанят все, что создавал твой отец годами… Наверняка же им захочется запустить руки в твое наследство. Совершеннолетие еще не скоро… Или твоим опекуном стану я. Богатство выбора, не правда ли? – Егор наклонил голову набок и прошелся по мне взглядом. Удивительно, как мое отощавшее тело не рассыпалось… – Думай и выбирай. Я жду ответ прямо сейчас. Ты согласна, чтобы твоим опекуном стал я?
«Именно в твоих руках козыри. Пожалуйста, подумай об этом…» – зазвенели в ушах слова Марины Аркадьевны. У меня была отличная возможность отомстить Егору. В данную минуту он играл на моих чувствах и не сомневался в победе. Разве я позволю, чтобы созданное папой было разрушено дядей и тетей? Но одно мое слово разбило бы вдребезги планы и надежды Егора… Как бы они разлетелись в стороны! С каким удовольствием я бы смотрела на это!
– Опекунство нельзя оформить без согласия подростка. Дженни, ты согласна, чтобы твоим опекуном стал я? – вновь прозвучал ледяной вопрос.
«Папа, я не подведу тебя. Ни за что. И никогда»
– Да.
– Не слышу, – произнес Егор, хотя это было не так.
– Да! – громче повторила я, чуть помедлила, затем развернулась и пошла к двери. Ощущение, будто только что я подписала свой смертный приговор, до отчаяния и боли сжало сердце.
❖ Я твое ненастье
Папа, я помню, я верю, я знаю.
Ветер перемен бывает жесток. Иногда он уносит самое ценное, оставляя взамен лишь надежду. Еще недавно Дженни была счастлива, она наконец-то раскрыла тайну своего рождения и переехала в дом к отцу. У нее появились бабушка, мачеха, братья… Много родственников, но, как оказалось, не каждый готов принять юную наследницу. Теперь Дженни знает, что рядом с ней живет враг. И этот враг никогда ее не отпустит.
Глава 1. Дыши и помни
Превращаться в тень я научилась давно, еще в детстве. И вот теперь эта способность вновь пригодилась. Все просто. Если ваша жизнь находится в руках другого человека, то лучше оставаться незаметной, передвигаться бесшумно и лишний раз не привлекать к себе внимания. А мое истерзанное горем существо (и нет другого определения) вот уже неделю принадлежит сводному брату. Именно столько прошло времени с тех пор, как Егор произнес простые и одновременно убийственные слова:
– Опекунство нельзя оформить без согласия подростка, Дженни. Так ты согласна, чтобы твоим опекуном стал я?
– Да.
На принятие решения потребовалось меньше минуты.
Это только кажется, что у человека всегда есть выбор.
Впрочем, он был и у меня… Или я добровольно отправлюсь в ад, созданный Егором, где проведу два года до совершеннолетия, или предам память папы и позволю разрушить все, чего он достиг. А разрушением непременно бы с жадным удовольствием занялись мои дядя и тетя. Но для этого им нужно было заполучить меня с весомой частью наследства в придачу. Я хорошая добыча. Ценный приз. Выигрывает тот, кому я досталась.
Комнату я покидаю редко, и маршрутов обычно три. Ближе к обеду я отправляюсь на кухню, чтобы выпить сладкий чай. Устроившись на своем обычном месте за столом, я закрываю глаза и представляю, как привычно касаюсь локтя Павла и слышу голос папы. «Дженни, подумай, где бы ты хотела отдохнуть? Я бы с удовольствием показал тебе весь мир сразу, но это невозможно…» – например, говорит он. И я обещаю подумать, не сомневаясь, что впереди – вечность…
Иногда я спускаюсь на первый этаж, делаю медленный круг по гостиной, выхожу из дома и устремляюсь к бассейну. Сажусь на деревянный лежак, смотрю на воду и вспоминаю все то, что происходило здесь еще несколько месяцев назад. Павел учил меня плавать. Он обещал, что однажды я стану дельфином. Его руки ложились на мою талию, серо-голубые глаза смотрели нежно, улыбка вызывала прекрасное беспокойство…
И третий, самый болезненный маршрут: по лестнице вниз, свернуть направо и еще немного пройти. Комната Павла. Обычно я устраиваюсь на его кровати или за письменным столом, беру мобильный телефон и в тысячный раз читаю нашу давнюю переписку. Это хоть как-то согревает душу. Не знаю, зачем приношу блокнот и карандаши… С тех пор, как разбился самолет, на котором летели папа и Павел, не получается рисовать. Пальцы начинают дрожать, слезы душат, а на сердце быстро-быстро лопаются кривые красные стежки, кое-как стягивающие края глубокой раны.
Я не могу ездить на кладбище. Не представляю, где оно находится. В памяти всплывают лишь малозначительные детали: светофоры, деревья, автобусные остановки… А этого слишком мало. Конечно, можно задать вопрос бабушке, но она сейчас ни с кем не разговаривает, и я не смею нарушить плотную тишину ее комнат. Даже шепот там прозвучит, как крик. «Дженни, я хочу побыть одна…» – позавчера сказала бабушка, продолжая неподвижно смотреть в окно. И это была единственная фраза, которую она произнесла после
