из двенадцати-пятнадцати вагонов это требует определенного умения, но на каждом из бесчисленных «вокзалов», в которых я принимал участие, этот трюк безупречно выполнялся железнодорожниками рейха. Для этого весь поезд следовало тщательно измерить на последней станции перед Берлином, затем рассчитать, насколько сожмутся буферы отдельных вагонов при заданном давлении на тормоза. Были также и другие проблемы. Но это всегда получалось, даже если иногда, как во время одного из многочисленных визитов Муссолини, поезд останавливался с таким толчком, что важные иностранные персоны прикладывались лбами к рамам вагонных окон и улыбки, предписываемые на тот момент сценарием, сменялись гримасой боли.
В случае с Мацуокой толчка не было. Поезд с Мацуокой, маячившим у окна, спокойно подошел к платформе и остановился у красной дорожки, так что представитель Дальнего Востока смог ступить на перрон в соответствии с программой. Министр иностранных дел рейха и его свита торжественно двинулись вперед, чтобы приветствовать его. Последовало взаимное представление коллег – вспышки фотографов – прожектора для съемки кинохроники – аплодирующая толпа – поющие дети – короткая передышка в так называемой «комнате принцев» (зал ожидания для государственных гостей на вокзале Анхальт). Затем еще одна съемка на вокзальной площади – военные оркестры – национальные гимны – обход почетного караула обоими министрами.
Комический эффект, создаваемый разницей в росте, гротескно подчеркивался высоким ростом стоявшего рядом с ними начальника протокольного отдела.
Щегольски одетый маленький японец с его торжественным лицом, короткими черными усиками и очками в золотой оправе напоминал ребенка, потерявшего родителей на ярмарке. Хотелось взять его за руку и увести прочь от шума и толкотни. Какой разительный контраст представлял он здесь в окружении высоких немцев, буквально глядевших на него сверху вниз, по сравнению с тем случаем в Женеве, когда я смотрел, задрав голову, как он стоит на трибуне спикера и вопит об «анархии в Китае»!
Энтузиазм населения вдоль улиц, по которым мы ехали в автомобилях к замку Бэльвю, был старательно организован, как подобало диктаторскому государству. Продюсеры, на этот раз члены партии, подумали обо всем, включая тысячи японских флажков, в последнюю минуту торопливо розданных толпе на «Via Spontana». Кто-то увидел это в еженедельной кинохронике и подумал, что это особенно изысканный японский обычай, – так Берлин спешно перестроился на японский лад.
Сначала энтузиазм берлинцев по поводу Мацуоки был неотличим от восторга, с которым они встречали других государственных визитеров – от Муссолини до хорватского лидера Поглавника. Но на протяжении нескольких дней после его прибытия, когда люди в Берлине из кинохроники, радио и его проездов по улицам получили более ясное представление о маленьком госте из Дальневосточной Азии, их интерес стал более теплым. Тонко чувствуя комические ситуации, берлинцы разглядели опереточный эффект во всех этих сценах, и по мере того как продолжался визит, все более веселой становилась атмосфера на улицах, по которым проезжал Мацуока.
Первая встреча с Гитлером состоялась на следующий день после приезда Мацуоки. Церемония, предписанная для таких приемов, описывалась часто. Во многом она была похожа на «вокзал». Самой примечательной чертой такого приема была прогулка по огромному залу новой Канцелярии; сразу становилось ясно, чувствует ли посетитель себя как дома на сверкающем паркете. Здесь, правда, были мраморные плитки, а не паркет, но такие гладкие, что гостю приходилось преодолевать мелкими, осторожными шагами пятьсот футов до больших дверей приемной перед кабинетом Гитлера. Когда эти двери открывались, государственный министр Майснер, главный церемониймейстер Гитлера, который правил здесь, пропускал немногих. Остальные, как бы ни была безупречна их униформа, вежливо, но решительно перехватывались подчиненными Майснера и препровождались в другие приемные, где находились в большей или меньшей степени под наблюдением.
Таким образом, на той встрече 27 марта 1941 года кроме Гитлера и Мацуоки присутствовали только два посла – Отт, наш посол в Токио, и Ошима, японский посол в Берлине.
В то утро пришло известие, что в Югославии свергнуты в результате оппозиционного государственного переворота Цветкович и принц-регент Павел. Эта новость заставила Гитлера отложить встречу с Мацуокой на более позднее время, чем предусматривалось.
Всего за несколько дней до этого я стал свидетелем приема Югославии в Пакт трех держав в замке Бельведер в Вене. Югославия решилась подписать договор только после большого нажима со стороны Германии. Эксперты советовали не настаивать на подписании договора, так как югославское правительство, ввиду преобладающих в обществе настроений, не пережило бы такой непопулярной меры. Больше всего выступал против фон Хеерен, немецкий посол, но, как и во многих других случаях, мнение «слабых дипломатов» выбросили в мусорную корзину. Давление на Югославию усилили, Цветкович подписал договор в Вене – и всего через несколько дней произошла катастрофа, как и предсказывали «слабаки». Должен добавить, что после торжественного подписания договора я выпил сливовицы с Цветковичем и таким образом выиграл пари, что войду в этот балканский ритм.
В то время как Гитлер, жаждущий мести, отдавал указания для нападения на Югославию, Риббентроп проводил в одиночестве подготовительные переговоры с Мацуокой. Почти по отработанной программе он проигрывал старую пластинку об огромном военном превосходстве Германии. Правда, он больше не говорил, что война уже выиграна. Со времени визита Молотова он проигрывал свои старые пластинки более тихо: вместо припева об уже выигранной войне теперь звучало утверждение, что Германия сведет на нет любую попытку Англии высадиться на континент и утвердиться здесь. Кроме того, у Германии теперь есть большая резервная армия, «которая может быть приведена в действие в любое время и в любом месте, как сочтет необходимым Фюрер».
Для любого, кто обладал острым слухом, особенно для того, кто знал о неуклонном намерении Гитлера напасть на Советский Союз, в этих словах был слышен в первую очередь русский мотив. В многочисленных вариациях это сквозило во всех беседах с Мацуокой. В сочетании с модифицированным южным мотивом, теперь звучавшим как стремление убедить Японию атаковать Англию в Юго-Восточной Азии, это и составило основную тему переговоров.
«Строго между нами, господин Мацуока, – сказал Риббентроп в конце этой дискуссии, на которой он замещал Гитлера, – я должен сообщить вам, что в настоящее время отношения между Советским Союзом и Германией корректны, но не совсем дружественны». Это было очень мягкое и сдержанное определение позиции, сложившейся, насколько мне было известно, после бесед с Молотовым. «После визита Молотова, – более откровенно продолжал Риббентроп, – во время которого мы предложили России вступить в Пакт трех держав, русские выдвинули нам неприемлемые условия. Нам пришлось бы поступиться нашими интересами в Финляндии, сохранить очень сильные влиятельные позиции русских на Балканах и гарантировать им базы на Дарданеллах. Фюрер не
