стеклянных футлярах.
«Прописи прадедушки?! Это они?!»
Больше всего на свете Джеймс хотел сейчас изучить этот шкаф, но понимал, что вряд ли ему кто-то бы это позволил.
Хороший сын бродил среди столов, перерывая то, что на них лежало, и вздымая в воздух тучи пыли.
— Где же оно? — бормотал он. — Куда ты его спрятал?
Джеймс усмехнулся: Темный Попутчик аптекаря так и не понял, что его провели, и что никакого лекарства нет и в помине.
Руки Джеймса что-то коснулось — он скосил глаза — на его пальцах сидела длинная уродливая сороконожка. Он вскрикнул и тряхнул рукой, сбрасывая ее. Чем себя и выдал.
Хороший сын обернулся, его лицо исказилось в звериной гримасе ярости.
— Гадкий проныра! — рявкнул он и, высоко подняв лампу, двинулся к Джеймсу. — Следишь за мной?!
Вот и настал тот момент, которого Джеймс боялся больше всего. Он вдруг почувствовал, что не справится. На что рассчитывал Лемюэль? Что все пройдет гладко? Что теперь Джеймс — какой-то опытный победитель злодеев? Нет, сейчас он ощущал, что весь план рухнул в одночасье — его заметили! Подкрасться не удалось…
— Не подходите! — воскликнул Джеймс. — Я знаю, кто вы!
— Конечно, знаешь. Я Лемюэль Лемони.
— Нет, вы — Хороший сын.
Хороший сын остановился и расхохотался. Эхо от его смеха прошло по подземелью гулким рокотом.
— Какое глупое прозвище!
Смех стих, а эхо все еще звучало под низкими сводами.
— Где лекарство? — спросил Хороший сын. — Говори!
— Какое лекарство?
— Что он задумал? Я обыскал всю лабораторию. Ничто не указывает на то, что здесь готовили лекарство.
— Я вас не понимаю. Я просто не мог заснуть, спустился в аптеку за снотворным и увидел потайной ход. Мне стало любопытно.
— Ты лжешь, — прошипел Хороший сын. — Я знаю, что он тебе все рассказал. Ты должен был спуститься сюда и достать лекарство, когда оно будет готово, если он вдруг сам скоропостижно захлебнется кровью.
Джеймс сжал кулаки и бросил с вызовом:
— Я знаю, что вы пытались сделать с Лемюэлем!
— Он убил отца. Все эти годы я терпел этого неудачника и надеялся вернуть отца. Но теперь это утратило смысл… Я разделаюсь с ним! Ему недолго осталось…
— Но ведь, если вам удастся, вас тоже не станет.
Хороший сын поставил лампу на ближайший стол и, достав из кармана лимонную пастилку, сунул ее в рот.
— Думаешь меня это заботит? — спросил он, чавкая пастилкой. — Этот мерзавец не должен уйти от расплаты. Отец любил его, доверял ему, а он его предал! А потом безжалостно скормил его гремлинам! Я исчезну — ну и пусть. Главное, чтобы он получил по заслугам!
— Лазарус сказал, что его подставили. Лемюэль не виноват. Им манипулировали.
— Неужели? И что, он выслушал отца? Позволил ему все объяснить? Нет, дорогой кузен, ты не знаешь Плохого сына, как знаю его я. Он прекрасно осознавал, что делает. Плохой сын мечтал избавиться от отца, мечтал заполучить семейную аптеку. Но что важнее — он мечтал самолично завладеть знаниями, которые таит в себе «Горькая пилюля».
— Это ложь!
— Ложь? Ты здесь меньше недели, Джеймс, но даже за такое короткое время успел поддаться его интригам. Но есть непреложная истина, которую нельзя отрицать: хороший сын ни за что не убил бы своего отца.
— Даже если считал бы отца монстром?
— Монстр… — последовал горький ответ. — Монструозность не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. Она живет в уме, стучит в груди, течет в крови. И передается следующим поколениям. Как форма носа или цвет глаз. Монстры порождают еще худших монстров. Это наследственное. И от этого нет лекарств.
Джеймс не стал спорить.
— Как вы нашли это место?
— О, мне подсказали, где оно и как сюда попасть.
— Кто подсказал?
— Неверный вопрос. Верный — зачем.
— Зачем?
— Рад, что ты спросил, — осклабился Хороший сын. — Понимаешь ли, дело в справедливости. Плохой сын не просто предал отца — а еще и расхаживал повсюду со своим гадким самодовольством. Он убрал отца в ящик подальше с глаз и забыл о нем. После того, что сделал Плохой сын, он должен был страдать, его должны были мучить кошмары, любой на его месте свел бы счеты с жизнью, но только не этот ханжа. Он продолжал жить, как будто ничего не случилось. И что самое отвратительное… была она.
— Хелен?
— Они любили друг друга, были близки с самого детства, он уже собирался сделать ей предложение руки и сердца. Фу, мерзость!
— И вы решили разрушить их счастье, — констатировал Джеймс.
— Не «их». А только его.
— Хелен сказала, что заболела после того, как Лемюэль приходил к ней на чаепитие. Это были вы? Вы отравили ее?
— Отравил? — презрительно бросил Хороший сын. — Травят ядом, Джеймс. Или протухшей рыбой. Я заразил ее. Есть разница. Боюсь, из тебя не выйдет аптекаря, если ты не понимаешь эту разницу. Именно здесь, — он кивнул на шкаф с недугами, — хранилось то, что помогло бы мне разрушить счастье Плохого сына. Зараженная легочная пыль. Ужасная неизлечимая болезнь, сам след которой стерли из памяти этого города.
Джеймс почувствовал, как все внутри свернулось от ужаса.
— Гротескиана? Вы… заразили Хелен гротескианой?
Хороший сын усмехнулся.
— Это было несложно. Сложнее было объяснить старику Клоппу, как сделать так, чтобы зараза не разошлась по городу. А еще я дал ему совет: несколько ударов чем-нибудь тяжелым пойдут несчастной больной на пользу…
Джеймс сжал зубы. Он не видел в этом чудовище ничего от Лемюэля. Это были совершенно два разных человека. Он вдруг поймал себя на мысли, что Темный Попутчик даже не особо похож на кузена.
— Но ведь лекарство от этой болезни есть. Прадедушка изобрел его, а Лемюэлю почти удалось восстановить старый рецепт…
— Меня убедили, что он никогда его не получит.
— Кто убедил?
Хороший сын прищурился.
— Этого он тебе не рассказал, не так ли? Плохой сын боится, что кто-то узнает. О, как же он боится. Тогда откроется его самая страшная тайна.
— Что это за тайна?
— Плохой сын скрывает, что он — бездарность, никчемность, пустое место!
— Я не понимаю…
— Монстры, дорогой кузен… мы ведь говорили о монстрах. Гениальные монстры из прошлого, которые хранят память о великих свершениях. И кое-кто из времен нынешних ими пользуется. Плохой сын ни на что не способен без памяти прошлых поколений. О, я знаю, о чем говорю, ведь я читал дневник прадедушки.
— Это вы вырвали из него страницы!
— Самые важные страницы.
— Где они?
— Я вернул их владельцу.
— Что это значит?
Хороший сын покачал головой.
— Все должно было быть
