другой, а получилось наоборот. Ты не знал, что у демонов нет единого сосредоточия души? Их душа и есть их тело. Ты уничтожил видимую часть, а невидимая затаилась и стала восстанавливаться, и когда время пришло, захватила тело, уничтожив душу. Твоей Вали уже давно нет. Дай как подумать когда это случилось? Она растворилась сразу, после того, как ты оправился в другой мир со своей глупой миссией. Иначе бы ты наверно заметил изменения. Ну а после бедный граф, что считал меня богиней, сумел с моей помощью вырвать тело Лилит из твоего мира. Кстати, именно я подсказала ему привязать свой клинок, что он вручил твоему отцу, к своей жизни. Я-то знала, что у них ничего не получится, но рисковать не хотела. Твоя душа будет моей, юный бог старого мира. Так что можешь не благодарить. Ну а дальше все просто. Глупая девочка, поругавшись с мужем и сильно на него обидевшись за то, что он отдал ее тебе, решила заключить со мной договор. Но увы, я не играю в игры жалких червей. Но её тело пришлось мне по вкусу — и теперь оно мое. Ты сможешь убить ту, которую любил, или в тебе не осталось чувств, присущих смертным? Жаль, что не получилось поиграть с твоей сестрой, но я еще успею это сделать. План был хорош, но ты в кои то веки включил голову. Жаль, что не вовремя.
Немного задумавшись, она спросила меня так, будто только заметила:
— Хотя... Ведь ты пришёл драться? Так дерись, Владислав. Порадуй меня интересным боем.
Она развела руками, выпуская из объятий питомцев — я ждал, что они бросятся на меня. Но они лишь одарили меня полным презрения взглядом, как будто я недостоин даже этого. Она потешалась: каждый знает, что созданий, подобным нам невозможно убить. Покорить, приручить, подчинить — да, но убить Бога окончательной смертью? Ещё ни у кого не получилось. Кроме меня.
— Может быть, ты пришёл сюда поговорить? Ну, так говори. Не тяни время, Бог. Пока ты мнёшься здесь в своей нерешительности — знаешь, что происходит?
Я награждал её тишиной своего молчания. Страшно и так по-человечески хотелось облизнуть губы, почесать за ухом, совсем некстати свело ногу. Я знал, что она делает со мной, но скинуть ее гадкий морок был не в силах. Оставалось только терпеть.
И ждать. Я не верил ни единому ее слову, но внутренний голос шептал мне, что она говорит правду. Мне хотелось завыть от бессильной досады и от того, что я был слеп, но нельзя сейчас показывать эмоции. Придет время — и я похороню ее тело, позволив на миг небу увидеть мои слезы, но не сейчас. Сейчас мне надо лишь ждать.
Она сорвётся, рано или поздно — внутри её красивого тела диким варевом пузырилось самое обыкновенное нетерпение. Привыкшая всего добиваться силой слов, она меньше всего любила чужое молчание. Это только она имеет право вплывать тишиной своих слов в чужой разум, поселяя зерно сомнения в самые уверенные головы, никто не смеет проворачивать с ней подобный фокус.
Тьма не выдержала — милая улыбка, ещё мгновение назад не сходившая с её уст, обратилась в зловещий, мертвецкий оскал. Змеёй она сорвалась с места — маленький, почти детский, костлявый кулак клином врезался мне под рёбра, заставил согнуться пополам — я никак не ожидал от неё такого яростного напора. Платье обернулось чешуйчатым хвостом, сбило меня с ног, повалило наземь. Мать Тьма лучилась диким, охватившим её с ног до головы азартом. Стоило мне поднять голову, как костлявая длань заслонила моё лицо.
Я вцепился в её руку, но она потащила меня, словно нашкодившего мальчишку. Пожиратели душ — я не видел, но чувствовал — повинуясь приказам собственной матери, жалили меня своими укусами. Стремясь урвать хоть кусочек от моих боков, лодыжек и живота.
— Они называют тебя Богом, Владислав. Они молятся тебе каждый день. Возносят хвалу и таят незримые надежды, что ты внемлешь их словам. Ты хоть раз слышал их жалобные молитвы, Бог?
Размахнувшись, она швырнула меня прочь. Моё тело снарядом вонзилось в грань мироздания, разодрав его, как слой бумаги. В лёгкие ворвался горячий, спёртый воздух. В лицо мне ударило дуновение самой погибели. Слух потонул в бесконечной чужой агонии и тщетности сопротивления.
Я встал на ноги только для того, чтобы узреть, как один за другим падают лейтванские пехотинцы. Как в ужасе, сойдя с ума от одного лишь вида чудовищных тварей, уже не подчиняясь чародейским приказам, скидывают с себя седоков сотканные из солнечного света Даждьбога скакуны.
Как гибнут ящеры некогда отринувшие старых богов, но теперь обретшие надежду...Змеями вокруг клубятся порождения тьмы. Вырастая из общей кучи, великанами они наступают единым потоком. Словно одурманенные, воя от неизбывного ужаса, падают на колени все — жрицы, чародеи, бесовки, припадает на колено, держась за голову Люцифер. Ангелы, лишенные благодати, валятся на землю. Последние остатки света в их душах сжигаются всепоглощающей тьмой, изменяя, коверкая их тела, обращая в безобразных бестий. В злой иронии судьбы некромант, коего обошли проклятия тьмы, грыз рукав собственной куртки, рвал волосы на голове — получавшиеся из бывших защитников твари пугали даже его самого. Сделав последние залпы, замолкают пушки Бена погребенные под натиском тьмы.
Пожиратель душ бросился на меня, как озлобленная собака. Я почти поддался желанию закрыться от опасности руками, вместо этого рубанул наотмашь. Моя ладонь разрезала его, словно клинок — и из рухнувшего наземь, тающего тулова вынырнула Мать Тьма. Мою щёку вмиг обожгло ядовитой болью: ногти с её пальцев оставили глубокие царапины. Она стояла, ощерившись на меня, словно дикая кошка.
— Посмотри, Бог! Я убиваю здесь тысячи. Что ты видишь, Владислав? Открой глаза, не позволяй себе трусливо зажмуриться, и ты узришь, как миллионы — миллионы? -миллиарды сегодня найдут своё забвение в моих горячих, всеобъемлющих объятиях! Словно молоко, я прольюсь в их родные миры. Непрошенной гостьей войду в каждый дом. Засыпая сегодня в своих кроватках, оставшись там, они верят, что ты — ТЫ! — сможешь их защитить. Что мгла, которая оставляет после себя лишь пучины небытия, может отступить перед тобой.
Смешно, неправда ли?
Она воздела руками к небесам. Словно вихрь, закружились сотни тысяч пожирателей душ. Неуправляемым ураганом они вонзились в стены последнего оплота — крепость чужих надежд посыпалась мелким крошевом под их ударом. Где-то там мои девчонки, понимал я. Их не убьют — она и не собирается их убивать. Но нет Богов
