движение только подогревало его, заставляло желать слиться в ту же секунду. Ей стало тяжело дышать от напора его тела, и не без использования сил ей всё же удалось отвернуть от него своё лицо, чтобы отдышаться.
— Милорд, здесь нельзя… — томно прошептала она в карту.
Уж больно свежи воспоминания того, как к Императору нередко вваливался Анградэ. Стучит, да. Но не очень-то дожидается ответа. И ведь он точно так же мог ворваться сейчас. Он, ученики, преподаватели… Да и для Амелии было дикостью заниматься тем, к чему всё вело, не в комнате!
— Проявите терпение, — прикусив нижнюю губу и, пока тот не видит, слизывая с неё вкус его губ, Амелия уперлась руками в стену и попыталась оттолкнуть от себя директора, но куда ей до него?
Недовольный ее сопротивлением, Император зарычал и укусил шею, но не больно. Ему пришлось оторвать от нее руки и немного отстраниться, чтобы бросить в дверь запирающее заклинание, которым он обычно закрывал комнату Амелии. Сделал он это так быстро, что никто ничего понять не успел.
— Нас никто не побеспокоит, — томно прошептал он ей в самое ухо и обхватил мочку губами.
Надеясь, что это ее успокоит, он ко всему прочему стал возбуждать ее руками. Водил то по талии, немного задирая камзол и рубашку вверх, чтобы коснуться кожи. Гладил бедра через тонкую ткань брюк.
Когда ему надоело касаться только одежды, одну руку он протиснул под камзол и рубашку к груди, ловко забираясь под белье, чтобы сдавить сосочек. А вторая рука направилась вниз, пощекотав живот, проникла в трусики. Пальцы быстро нащупали влагу, и Император улыбнулся в шею Амелии.
До того момента губы еще что-то шептали. Что это неправильно, что у неё работа… Любые глупые отмазки, чтобы не делать этого здесь. Она просто не понимала, где можно лечь. Но его руки… Он трогал её лишь единожды, и будто уже знал, где именно нужно её касаться, чтобы заткнуть и возбудить.
В такой позе она была особенно беззащитна, и даже эта мысль дико возбуждала её. Она не могла повернуться — его руки прижимали её к себе и обездвиживали, трогая грудь и половые губы, по которым сочились соки.
Прикрыв глаза, Амелия решила, что лучше довериться ему и отдастся, чем злить и пытаться донести свои волнения. Закрыв глаза, она завела руки за голову и неуверенно коснулась волос Императора. Они были такими шелковистыми и пышными, их было приятно трогать. И пока пальчики одной руки зарывались его волосы, слегка массажируя голову, вторая опустилась под его затылок. Грудь Амелии в руки императора в такой позе приподнялась и натянулась, и он еле сдержался, чтобы не разорвать застёжки камзола. Напротив, с садистским отношением к себе, он делал это медленно, пока Амелия трогала его, а в конце, ведомая любопытством, что вообще делает Император с ней руками; что будет делать и как делает, открыла глаза и наблюдала за этим, нарочно не опуская рук, чтобы тот не снял красную форму с неё вовсе. А ему это было не нужно. Распахнув камзол и натянув красную ткань рубашки вниз, чтобы показалась грудь, он обхватил её рукой, и Амелия видела, как он её трогает, как пальцы сжимают грудь и стискивают сосок, и всё это, пока вторая рука продолжала работать внизу.
Чем дольше он мучил её, тем острее становились его ощущения. Не в силах терпеть сладкую муку от прикосновения к клитору, Амелия невольно стала нагибаться, «уходить» от его пальцев, стараться сделать касания не такими напористыми.
— Император… — застонав имя, Амелия сжала его волосы. Оргазм не приходил, а комок внутри неё всё нарастал и нарастал, но никак не лопался. Она сама готова была сейчас лопнуть — все чувства обострились, а самое лёгкое дуновение ветерка казалось ей лаской языка на оголенном нерве. И ведь продолжала издеваться над собой — даже не сдерживая стонов, она не закрывала глаза, а упорно продолжала смотреть, как мучитель истязает её. — Не могу!..
— Не сдерживайся, — шептал Император, обжигая ухо горячим дыханием. — Не противься этому, — его пальцы активнее задвигались внизу, а сам он начал толкаться в её ягодицы пахом. Уже не мог терпеть, хотел овладеть ей, а стоны, что срывались с её уст, были красивее музыки, что она извлекала из скрипки.
Сдерживаться больше не было сил, и он, прекращая все действия, быстро расстегнул пояс на своих и ее штанах, спуская их, заставил Амелию выпятить попу и вошёл, сам не удержав стона. Она была такая горячая, такая мокрая и готовая, что он сразу задвигался в быстром темпе. Он и сам был готов. Теперь обе руки ласкали ее грудь, а с губ Императора срывалось рваное дыхание ей прямо в ухо при каждом толчке, которыми он будто вжимал Амелию себе в руки.
Она взорвалась внутри на первых секундах его толков. Упершись руками в стену, она сжала карту, сминая и разрывая её, но будто этого не ощущала. Чувствовала только его, его член, его руки и дыхание.
Амелия не знала о заклинаниях тишины, и пусть стонала, но старалась себя сдерживать, да только Император, прознав это, делал всё, чтобы она просто не могла молчать.
В такой момент она ощущала себя настоящей падшей женщиной. Как те, в портовых тавернах. Только и успела, что штаны стянуть и трахаться там, где её взяли.
И пусть сейчас Амелии было хорошо, эти мысли никуда не уходили, оттягивая момент второго наслаждения, которое наступило незадолго до конца Императора.
Он застонал с ней в унисон и замер, чувствуя пик наслаждения. Покидать ее горячее лоно совсем не хотелось, но был день, кабинет, работа… Уткнувшись лбом ей в плечо, он старался отдышаться и медленно помогал одеваться. Застегнул брюки, поправил рубашку, а затем повернул Амелию к себе лицом и страстно впился в губы, говоря, как ему ее мало.
— Надо сделать перерывы дольше, — усмехнулся Император и крепко прижал к себе Амелию в объятии, все ещё не желая отпускать от себя.
— А может, лучше ночи длиннее?
Когда Император отпустил её, Амелия опустила лицо и прошептала эти слова. На её лице не было блаженного очарования, какое было в ту ночь. Ей то и дело казалось, что одежда кричит о похабном деле, которое тут произошло. Она отстранилась от Императора и постоянно поправляла себя.
— Никакие пятиминутки не сравнятся с часами наслаждения в постели, — объяснила она первую фразу. — Никакая страсть не будет стоять рядом, покуда люди не будут сплетаться полностью обнаженными телами.
— Бесспорно, —
