деваться. Видать, повязал нас черт одной веревочкой. Теперь, пока все не расхлебаем, не развяжемся. Либо положат обоих, либо мы ему такие рога приделаем, мало не покажется. Мне, Леха, еще очень даже пожить хочется. Хорошо пожить, без оглядки. И надежда на это, хоть в очень малом размере, все-таки имеется. Пойдем в твою избушку, доскажу все до конца. Потом, если согласный, не побоишься моих воспоминаний, будем собираться. Не согласный – один пойду. Только поимей в виду – одному тебе здесь против такого расклада и недели не простоять. Терпение у него сейчас, судя по всему, кончается.
– Имеется в виду мозговой центр?
– Хрен его знает, какой там у него центр, но до точки он уже дошел. Назад не повернет, даже не думай.
– Я и не думаю.
– Вот и не думай. Как ты там говорил – параллельный мир? Пойдем дорасскажу, как я скрозь него бегом пробежал. Хотя в школе учили, что параллельные не пересекаются. Что наука по этому поводу соображает?
– Это прямые не пересекаются. А миры, может, и пересекаются, если действительно там побывал.
– Шутковать потом будем. Побывал! Со всеми потрохами побывал. Да еще Арсения оттуда вытащил. Крепко, видать, Надежда за меня молилась. Она у меня верующая. За тебя будет кто-нибудь молиться?
– Будет, – уверенно сказал я, вспомнив старенькую тетю Веру.
– Вот и ладно. Глядишь, полегче будет. Бабья молитва – мужикам спасение.
В «избенке», как обозвал Омельченко наше научное помещение, мы уселись на наши прежние места, и Петр Семенович продолжил свой рассказ:
– Прежде всего, разглядел, за какой столбик держусь. Фанерка на нем приколочена. На ней номер плохо, но различимый. Номер 81094. Навек запомнил. Когда огляделся, таких столбиков поблизости десятка три, а то и поболе. Все с фанерками. Номера тоже имеются. Не везде, правда. Догадываешься, где я оказался?
– Если бы один столбик – топографы, таксаторы. А три десятка… Не знаю.
– Потому что молодой еще. И место рождения у тебя не местное, от наших краев очень даже далекое. Так?
– Так. Только какое это имеет значение?
– Самое что ни на есть. Потому и не врубаешься. Не застал времечко, когда окрестная география сплошь колючкой была обмотана. И называлось все это «Вперед к коммунизму!» А тот, кто по этому пути идти не желал или сил не было для продвижения, так на этой дорожке и оставались. Считай, крупно тем из них повезло, у кого над могилкой столбик поставят и лагерный номер на фанерке кузбаслаком обозначат. Значит, начальник правильный мужик был, соблюдал, что положено. Только таких почти и не было. Скинут в мерзлоту и мерзлотой заровняют. Чтобы даже следов не осталось. Я почему тебе все это объясняю? Там, где я в тот момент находился, столбиков этих быть не могло самым категорическим образом.
– Почему не могло?
– Я худо-бедно с историей нашего места жительства знаком. Особенно в последние год-два интересовался. По причине отсутствия или ненайденности полезных ископаемых, а также отсутствия промышленной древесины и наличия малопроходимой окрестной местности. Ни зон, ни лагерей, ни спецпоселений, ни приисков в этих краях не было и по этой самой причине быть не могло. До самолетокрушения Деда тут вообще ничего не было. А Дед уже при Хруще навернулся. Так что вообще исключается.
– Что исключается?
– Место исключается.
– В каком смысле?
– Документов на него нема, карты отсутствуют, свидетелей никаких. Хотя народишко тут в последние годы шарашился кое-какой. Только никто ни сном ни духом насчет этого спецпоселения. Иначе бы знаешь как загудело? Места хоть и малонаселенные, но ежели событие или слушок какой, особенно местного значения, через день каждая собака знать будет. Чтобы тебе окончательно ясно стало, слушай дальше, чего я там еще разглядел в своем предсмертном, можно сказать, состоянии. И почему живой остался, хотя не должен был.
Времени на серьезное соображение, что к чему, у меня тогда почти не оставалось. Вот-вот ночь, соответственно, темнота и резкое понижение окружающей и собственной температуры. Под столбиком ночевать – число здешних покойников в самое ближайшее время на одного увеличить. Поэтому начал, как мог, продвигаться в обратном от воды направлении. В это время солнце исчезает, и начинается черно-белое кино. Как сейчас все вижу. Сначала в кадре вышка, потом колючка, то есть колючая проволока. Она хотя и в ржавом состоянии, вполне качественно окружает не очень большую территорию, сам соображай какую. На территории соответствующие строения. Ворота вроде как закрыты, но на близком расстоянии дураку понятно – показуха для несмелых. Захожу на территорию, хочу позвать на помощь, чтобы внимание обратили. Но скоро понимаю, что все, кто здесь когда-то находились, давно разместились под теми самыми столбиками, куда меня причалило. И надеяться на постороннее участие – все равно что у бурундука в лесу дорогу спрашивать. Опускаю ненужные подробности насчет собственного мандража и неудачных попыток открыть дверь, судя по внешнему виду, в помещение охраны. Пришлось идти в барак совсем другого качества.
Печурка там, вроде этой твоей, оказалась во вполне приличном состоянии. Дровишки в тамбуре. Спички у меня, в целлофане завернутые, маленько отсырели, но не до окончательной негодности. Короче, загибон отодвигается на неопределенное время. И начинается моя короткая непонятная жизнь в параллельном мире.
Теперь включай свои научные мозги на полную катушку. Потому что с другой точки зрения получается хрен знает что. Или, как сейчас по телику объявляют, сплошная мистика…
Печку раскочегарил на полную катушку, одежку сушить развесил, по частям оживать начинаю. Фляжка, которая мне жизнь спасла, несмотря на повреждение, готова к употреблению и спасает от внутреннего охлаждения и прочей заразы. В пределах видимости огляделся на короткое расстояние. На нарах, как ни странно, одеяла стопкой сложены, и, как ни странно, вполне в приличном состоянии. Жрать, правда, охота, но еще больше на сон, как из пушки, тянет. Тепло, тихо. Через короткое время просыпаюсь. Короткое, потому что дрова не до конца прогорели. Встаю за дровами и вижу в бараке напротив, который для охраны, два окошка светятся…
Хочу тебе напомнить, что я в тот момент безоружный. Карабин утерян во время падения в воду. А с одним охотничьим ножом против неизвестно кого – зайцев смешить. Их, кстати, в окрестностях почему-то полное отсутствие. Ни себе фига, думаю, интересное кино. Кто кроме меня может здесь находиться, если на первый, и на второй, и на третий взгляд людей здесь не было довольно продолжительное количество лет. И двери я в то помещение так и не смог открыть. Очень качественно заперты были.
Что бы стал в таком
