и сделала паузу, собираясь с мыслями или просто с силами, – пришла, и когда глаза наши встретились, я уже не сомневалась, что она обо всем догадалась. И я, вот как вам сейчас, призналась ей во всем. Рассказала. Объяснила, что действовала из самых добрых побуждений. Что просто наказывала…
– Казнила, – уточнила Женя.
– Ну хорошо, как скажете, казнила тех, кто причинял людям боль.
– И как она отреагировала?
– Да как она могла отреагировать? Она была в шоке. Одно дело – подозревать, другое – узнать из первых, так сказать, уст. Она сказала, что никакая моя благотворительность, никакие деньги, которыми я решала многие проблемы наших людей, или построенные детские сады не смогут оправдать меня, мои поступки, все эти убийства… Еще она сказала, что я ненормальная. Что у меня в голове что-то сдвинулось, что это болезнь. Назвала меня маньячкой. Ну и, самое главное, она предложила мне самой выпить яду. Казнить себя. Ведь я-то теперь, по ее мнению, должна была оказаться в компании всех тех, кого я считала моральными уродами, преступниками. Стало быть, должна была умереть.
– А вы вместо этого подлили яду в ее чашку?
– Нет. Все было не так.
Тут она повернулась к Софье Евгеньевне:
– Соня, ты расскажи всем, какой была твоя сестра?
Софья нахохлилась, уставившись на Эмму с недоумением. Пожала плечами.
– Вы же были с ней так близки… Ты знала ее всю жизнь! И это твой муж, между прочим, пытался приударить за Фаей, сколько раз приезжал сюда, чтобы встретиться с ней. Придумывал разные причины, чтобы только увидеть ее. Она сама мне рассказывала. А ты не знала?
– Да, приезжал, мне Фая сначала ничего не говорила, чтобы не расстраивать, жалела меня очень. Мужу моему тогда ясно дала понять, что никогда не станет его любовницей. А потом, спустя годы, рассказала и мне. Вернее, просто проговорилась. А может, и нарочно сказала, чтобы я повнимательнее была, чтобы до конца никому не доверяла. Она очень меня любила, а я – ее.
– Виктора она моего любила, – вдруг сказала Эмма. – Много лет была с ним в связи, она, моя самая близкая подруга, а я ничего и не подозревала!!! А узнала совсем недавно, когда пришла к ней как-то раз, она показывала мне старый альбом, рассказывала разные семейные истории, и про тебя, Соня, говорила. Мы пили вино, закусывали твоим, Оля, пирогом. – Она покосилась на Курасову. – И вот среди фотографий я случайно увидела очень интересный снимок… Там мой Витя обнимал молоденькую хорошенькую женщину, в которой я узнала нашу Фаю. Нашу идеальную, кристально чистую Фаю. Я подлила ей еще вина, потом еще, и она рассказала мне, призналась в том, что все эти годы, что мы с ней дружили, она была его любовницей. Она плакала и якобы раскаивалась. Говорила, что теперь, мол, нам делить некого. И рассказала, как решила положить конец этим отношениям, что однажды она приняла решение расстаться с ним и встретилась, чтобы сказать ему об этом…
Голос Эммы дрогнул, она зарыдала и вот сквозь рыдания, захлебываясь в слезах, договорила:
– После того, как она решила порвать с ним, как сказала ему об этом, с ним и случился инфаркт, и он умер.
– Я не верю, – бросила со своего места Зоя. – Она не могла.
– Я тоже не верю, – сказала Ольга Курасова. – Бред! Ты только что это выдумала.
– Тогда я сделала вид, что как бы простила ее. Но как такое забудешь? Она все эти годы жила рядом с нами, приходила в наш дом, мы считались подругами, а оказывается, она была чуть ли не его второй женой! Я отправляла на тот свет людей и за меньшие провинности. А тут прямо на моих глазах, в моей жизни такая вот гниль!!!
Вот поэтому я тогда, когда мы разговаривали с Фаей последний раз после того, как я во всем призналась и сделала вид, что раскаиваюсь, и напомнила ей о Викторе. Я сидела напротив нее, смотрела в ее глаза и понимала, что совершенно не знаю этого человека. Что она вся состоит из лжи. Что она ненавидит меня. Воображение у меня неплохо развито, я за то время, что носила в себе это тухлое яйцо их предательства, успела нарисовать себе миллионы сцен из их тайной жизни. Я видела их в постели, я слышала их голоса, как они смеялись надо мной… Видела, как он приходит к ней домой с букетом цветов, как дарит ей подарки, наливает в бокалы шампанское, целует ее… Вот как я не заметила и мне никто не сказал, что Виктор с ней? И уже много лет? Я же была уверена, что Фая одна, что у нее никого нет! Получается, что когда она приходила ко мне в гости и я отвлекалась, уходила, к примеру, на кухню, они тотчас брались за руки, смотрели друг другу в глаза, целовались… А потом она бросила его, он, влюбленный в нее, не выдержал разлуки, и у него разорвалось сердце. Соня! Разве ты не знала?
– Я знала, что она с юности была влюблена в одного парня, но он женился на другой. А потом, когда она стала уже взрослой, то стала встречаться с ним, уже женатым. Но кто этот мужчина, я не знала. Получается, что она скрывала это даже от меня.
– Что было дальше? – потребовала продолжения рассказа Зоя. – Вы сидели напротив друг друга, и ты напомнила ей про своего Виктора. И что она тебе сказала?
– Сказала, что любила его всегда. И что если бы не Виктор, то ее жизнь не имела бы никакого смысла. И что она только себя винит в его смерти, что, если бы не рассталась с ним, если бы не наговорила всего того… А я так думаю, что она упрекала его в том, что он так и не бросил меня и не женился на ней… Словом, она призналась, что, по сути, убила его. Что этот последний разговор с ним произошел на эмоциях… И вот сидим мы с ней, я убийца, она убийца. Она и говорит: налей в чашку яду. В чай. Я выйду, говорит, из комнаты, а когда вернусь, выберу чашку. Если в ней будет яд, то выпью, а если нет, тогда выпьешь ты… Наверное, мне не следовало так делать… Но мысль о том, что, если я этого не сделаю, она останется жива, меня арестуют и весь город, который я так люблю, все жители будут плевать мне в спину… Вот это было самое страшное.
– Вы налили яд в обе чашки, да? – догадалась Женя.
Эмма кивнула. Софья Евгеньевна разрыдалась.
В комнату вошел следователь Петров, надел наручники на Эмму Атамас. Женя вышла в
