было, когда исследования были крайне напряжёнными.
— Это не имеет никакого значения. — Сапрыкин с грустным видом вертит между пальцами ручку.
— Одно слово, да или нет. Моё или не моё? — Трофимов почему-то настаивал, чтоб этот нюанс обязательно зафиксировали в записи.
— Не нужно руководить мной в моём кабинете. Я сам решу, сколько слов говорить, кому и в каком случае.
Перевожу взгляд на "всевидящее око":
— Со своей стороны фиксирую однозначный отказ дать чёткий ответ на конкретный вопрос.
— Что за спектакль? — равнодушно интересуется Сапрыкин.
— Переходим ко второму акту. — Активирую голограмму. — Виктор Иванович, это Геннадий Климентьев. Ему еще около недели зависать здесь, потом он будет отправлен на луну на полтора года и не факт, что благополучно вернётся. Кстати, по причине весьма своеобразного приказа из метрополии.
— И что с того?
— Вы в курсе, что Айя Эскобар и я находимся в тесных дружеских отношениях? Можете предположить тёплый приём Климентьеву и его абсолютно официальные показания? Которые он будет ежедневно давать на луне в адрес и своего руководства, и не только.
— Досадно. — Посол серьёзно поднимает и опускает брови. — Очень досадно. Увы, судьбы отдельных людей, как ни трагичны, не всегда способны перевесить весь расклад. Иногда нам приходится иметь дело с потерями, которые уже учтены. Это прямой ответ на ваш вопрос.
— Мне говорили, что Гену уже списали, — киваю. — Сказали даже, что в каком-то секторе могут задвинуть пару человек, но серьёзно это ни на что не повлияет...
Сапрыкин с лёгкой снисходительной улыбкой делает глубокий вдох и никак не комментирует.
— А это — люди из какого-то там обеспечения, — продолжаю, меняя картинку. — Четверо. Мартинес говорят, у них была добрая половина крыла мини дронов. Абсолютно незаконная комбинация на чужой территории, взяты с поличным и будут переданы властям федерации после того, как закроются все вопросы к ним со стороны ESCOBAR FRUITS AND VEGETABLES.
— Печально. Виктор, знаете, в чём плюс системы сдержек и противовесов?
— Нет. Просветите?
— Если существует функция, её делят и частями поручают двум конкурирующим структурам. Если одна из структур облажалась и для самосохранения жертвует тем, чем не должна, временно это компенсируется тем самым конкурентом. Возвращаясь к вопросу плебса: а иногда конкурентов бывает и более двух, — он по-прежнему снисходителен. — Минус один из группы — лучше финансирование прочим, потому что его долю поделят. Хотя да, — здесь дипломат снова вздыхает. — Людские судьбы. Тоже какие-то единички.
— Прикольно, — бормочу, впечатляясь подходом.
— Вы в силу юношеского максимализма, я упоминал, считаете, что все люди одинаково ценны. Это заблуждение, несмотря на то, что вы в первом списке федерации.
— Да вы, батенька, революционер. Так интерпретировать вашу собственную конституцию.
— Не ёрничайте, — посол морщится. — Социальной иерархии никто не отменял. И да, интересы буквально нескольких сотен тех, кто наверху, вполне могут перевесить интересы миллиардов тех, которые ниже. Только об этом нигде не скажут вслух, а вы можете так и остаться молодым дураком, если жизнь вас ничему не учит. И если мои слова для вас не авторитет. Какие ЕЩЁ будут козыри? — ирония становится сильнее.
— Да в принципе всё. Мне так и говорили, что вы ответите что-то в этом духе. Ожидаемо.
— Чужая нога всегда болит меньше, — спокойно кивает дипломат. — Человек человеку может и не волк, но в рамках государственной службы друзей не бывает, особенно если речь о взаимодействии между структурами. Только личные интересы. Добро пожаловать в реальный мир.
— Жестко там у вас.
— Предлагаю завершить словоблудие и предметно обсудить вашу квоту, как собственника, в будущих проектах вашего наследства. Заодно согласовать эти задачи, поскольку рулить от вольного не получится. Надеюсь, вы это понимаете?
— Прикольно.
— Жизненно. Скажите, вы действительно не понимаете, какое великое одолжение вам сейчас делается? Моими устами — но тем не менее? Вы действительно считаете, что можете на что-то там претендовать без разрешения...? — он поднимает и опускает глаза. — Вы правда верите в тот бред, который несёте о своих "правах"? Я надеюсь, что всё же разговариваю со зрелыми взрослым человеком, — добавляет он вроде как уважительно.
— Зачётная манипуляция. Впрочем, дипломат должен уметь общаться. Господин посол, в этом месте меня просили с вашего разрешения подключить третьего человека к разговору.
— Без проблем. С учётом вашего несовершеннолетнего возраста — тоже часть процедуры, особенно по взаимному согласию. — Сапрыкин выделяет ещё один канал в посольском шлюзе. — Сюда, пожалуйста. Кстати, впечатлён, насколько ловко вы управляетесь, будучи натуралом. Что за человек? — в его последнем вопросе нет ни грамма волнения.
Ровно до того момента, пока перед его носом не возникает довольная жизнью и не совсем трезвая физиономия Сергея Сергеевича Трофимова:
— Привет! — завуч салютует дипломату уже другим бокалом. — Я слегка нетрезв, прошу прощения.
Глаза посла широко открываются.
— Что, суки, не ждали? — Трофимов неподдельно веселится. — Чтоб долго не толочь воду в ступе. Я уже отправил за своей подписью, — кажется, тут выделено интонацией и есть какой-то подтекст, — писульку в комиссию по этике. Меня это, конечно, не восстановит, но весьма определённой линии жизнь осложнит. Причём не только в официальном плане: представь, на что способна разозлённая смежная служба, которая узнаёт, что её людей убивают товарищи по оружию?
— Чего ты хочешь? — такое впечатление что человека на месте посла за тысячную долю секунды подменяют какой-то иной личностью.
— Ну нет, так не пойдёт! — капризным басом обиженного Карлсона добродушно возражает завуч. — Я бухой, поговорить не с кем, а ты сразу к делу. Витя, как ты думаешь, комиссия будет долго-долго разбираться? Или сперва шлёпнут тебя вместе с Кузьмой и ещё парой человек из вашей линии — от греха подальше — а посыпать голову пеплом начнут только потом? Кстати, — его лицо затвердевает. — Готов спорить, что и бюджетные нарушения у вас найдут, куда без этого. Пара людей из комиссии обзаведётся через месяцок неучтёнными виллами, но конкретно твоим спиногрызам на пенсию и наследство можно будет не рассчитывать. Я ничего не упускаю? — из голоса Сергеича исчезает сталь и он снова становится похож на нетрезвого завсегдатая бара.
— ЧЕГО. ТЫ. ХОЧЕШЬ? — на меня дипломат больше даже и не смотрит.
Его расширения, помимо коррекции его гормонов, сейчас
