и прикрепленным к пищащим машинкам и трубке, торчащей из его носа.
Он говорил тихим голосом с мальчиком, поглаживая его руку. Глаза ребенка были открыты и смотрели на Римо.
— Наконец-то. — сказал он, выпрямляясь и в последний раз взглянув на ребенка, и подошел к нам.
Его взгляд скользнул по моим заплаканным щекам, и намек на мягкость пробежал по его лицу, которое он так редко показывал внешнему миру.
— Ему около пяти недель. Они говорят, что мы можем забрать его домой завтра, если будем настаивать.
— Они не предупредят власти? — спросила я, подойдя к кроватке и склонившись над маленьким мальчиком.
У него были мягкие медово-каштановые волосы и голубоватые глаза. Я знала, что цвет глаз часто меняется в течение первого года жизни ребенка.
— Мы гребаные власти в этом городе. — сказал Римо.
Мой взгляд упал на табличку с именем на кроватке.
Мальчик. Фальконе.
Я проследила за фамилией, чувствуя, как мое горло снова забилось, когда я оглянулась через плечо.
Нино, и Римо наблюдали за мной.
— Я не знал, какое имя вы хотите ему дать, но фамилия у него простая. — сказал Римо.
Я бросилась к нему и обняла его за талию. Он быстро коснулся моего затылка.
— Меня не волнует, что мир ненавидит тебя, я буду защищать тебя от них всех.
— Мне плевать, если мир ненавидит меня, пока люди, которые имеют значение, не ненавидят. — сказал Римо, освобождая мои руки от своей талии. — А теперь позаботься о своем сыне.
Я одарила его и Нино слезливой улыбкой, а затем остановилась.
— А если мать спросит о нем?
Вся нежность исчезла с лиц Римо и Нино. Общее прошлое, перенесенное в настоящее.
Глаза Римо горели ненавистью и болью, и я снова пожалела, что никто не защитил этих мальчиков Фальконе, когда они больше всего в этом нуждались.
— Она выбросила его в мусорный бак, как мусор. Она оставила его умирать, когда должна была защищать, когда должна была охранять его до последнего гребаного вздоха. Она ему не мать. Потому что за те несколько секунд, что ты его знаешь, ты уже любишь его больше, чем когда-либо любила она.
Нино на мгновение закрыл глаза, и когда он встретился со мной взглядом, они были спокойны, но я уловила вспышку эмоций.
— Когда у него день рождения?
— Сейчас узнаю. Я направляюсь в Сахарницу, чтобы поговорить с ней. Джерри сказал мне, что она была в своей комнате с Джоном, когда он проверял.
Я схватила Римо за руку.
— Не убивай ее.
На лице Римо отразились грубая жестокость и крайняя ненависть.
— Она выбросила своего ребенка в мусорный бак, пока трахалась с Джоном, и ты думаешь, что она заслуживает того, чтобы жить?
Я провела большим пальцем по пересекающимся шрамам на его запястье, и его лицо стало еще страшнее, если это вообще было возможно.
Нино положил руки мне на плечи.
— Киара. Пусть этим займется Римо.
— Может, она не заслуживает жизни, но, может, она и не заслуживает смерти. Выслушай ее, а потом суди. Должны быть другие варианты, кроме как убить ее. Ее смерть ничего не изменит, ни для ребенка, ни для тебя.
Римо вырвался из моих рук.
— Я уважаю тебя, но иногда твоя доброта ослепляет тебя до чертовой правды. Подойди к нему и посмотри на его живот, а затем повтори то, что ты только что сказала.
Страх поселился в моих костях, обездвижил меня.
Нино, который подошел к кроватке, задрал крошечную рубашку, а затем стал очень тихим, очень опасным, и когда его глаза остановились на мне, я знала, что девушка умрет.
— У него два ожога от сигарет на животе.
Римо посмотрел на меня, его губы жестоко скривились, и он приподнял одну бровь.
— Пожалуйста, узнай о нем, как можно больше.
— Выберите ему имя, потому что он точно не будет носить имя, которое дала ему шлюха, пытавшаяся его убить.
Римо вышел и захлопнул дверь, заставив меня подпрыгнуть.
Я присоединилась к Нино у кроватки и посмотрела на мальчика сверху вниз.
— Никто никогда больше не причинит тебе боль, никто не приблизится. — пообещала я, поглаживая его крошечную головку, а затем щеку, задаваясь вопросом, показывал ли кто-нибудь ему любовь до сих пор.
Мое сердце разбилось, и в то же время что-то более свирепое, темное поднялось в моей груди.
Нино поцеловал меня в макушку.
— Я говорил тебе то же самое вскоре после того, как мы поженились.
— Знаю, и с тех пор ты сдержал свое обещание. Будешь ли ты защищать нашего сына так же, как защищаешь меня?
— Я бы отдал свою жизнь за тебя и за него.
Мое сердце уже было полно любви к маленькому ребенку, которого я едва знала, но мне было интересно, что чувствует Нино. Для него было трудно сформировать эмоциональную связь, и я полагала, что ему потребуется время, чтобы полюбить нашего сына, как ему потребовалось время, чтобы полюбить меня.
— Как мы его назовем? — наконец спросил Нино.
— Я всегда хотела назвать своего сына Алессио, но чего ты хочешь?
Нино покачал головой.
— Я никогда не думал о том, чтобы завести детей, как ты. Думаю, что Алессио — сильное имя, которое вписывается в нашу семью.
— Значит, Алессио?
Он кивнул, и я наклонилась над нашим сыном и поцеловала его в лоб.
— Алессио Фальконе, добро пожаловать в нашу семью.
Нино нежно погладил меня по спине, когда я посмотрела на крошечного ребенка. Маленькая царапина испортила его левую щеку, и я осторожно провела по ней рукой.
— Может, его порезало что-то в мусоре. — нейтрально предположил Нино. — Ему повезло, что мешки не накрыли его голову и не задушили.
Я сглотнула.
— Теперь ты в безопасности.
Через пятнадцать минут вошла медсестра, чтобы проверить, все ли в порядке, и расслабилась, увидев меня, вероятно, обрадовавшись, что Римо ушел, но ее расслабленность длилась только до тех пор, пока она не заметила Нино, прислонившегося к стене и внимательно наблюдающего за всем происходящим.
— Здравствуйте. — нерешительно сказала она. Я улыбнулась. — Вы….?
Нино оттолкнулся от стены.
— Мы — родители мальчика.
Медсестра моргнула, на ее лице промелькнуло замешательство.
— Но…
Нино поднял бровь с выражением, от которого у меня по спине пробежала легкая дрожь.
Медсестра быстро кивнула.
— Конечно. Верно.
Она подошла к кроватке, и Нино тоже подошел к ней, заставив ее напрячься.
— Я просто уберу трубки, чтобы вы могли покормить его из бутылочки, если вы не против.
Нино резко кивнул.
— Продолжайте.
Медсестра была осторожна и нежна с Алессио, но он начал плакать, когда она вытащила
