— Присаживайтесь, — предложила мне Клавдия Васильевна, а сама куда-то ушла.
Я же, пользуясь тем, что ее пока нет рядом, встал на цыпочки и выглянул в окно. Оно выходило почти над самой дорогой и мне удалось увидеть лишь копыта лошади и колеса проезжающей телеги. Я усмехнулся про себя, вспомнилось, как в детстве мы с мальчишками как-то заглядывали сюда — лишь раз, и как-то, мне не запомнилось совсем, что я тогда увидел. Да впрочем, скорее всего, те же полки, потому и не запомнилось, да и потому же, не заглядывали сюда больше…
Вернулась заведующая и поставила на стол передо мной небольшой, окованный позеленевшей медью сундучок.
— Почему не устраиваетесь? Вы здесь надолго, — улыбнулась она в своей немного отстраненной манере, — работа со старыми бумагами требует времени, и довольно кропотлива. Так что, если задержитесь до темна, я принесу вам лампу. Только нужно будет не забыть прикрыть окно, — и кивнула на лист фанеры, стоящий у стены внизу.
Потом она ушла, а я в предвкушении открыл сундучок.
Бумаги, что лежали там, не все выглядели старыми, но ведь еще и неизвестно, что есть по монастырю, возможно, большая часть имеет отношение к новому, уже каменному храму. Но их надо хорошо просмотреть, может какое упоминание и там найдется.
Достал верхнее, что было там.
Это оказались скрепленные слежавшейся атласной лентой десятка два листов гербовой бумаги. Почитав то, что на них имелось, я понял, что это дарственные храму на разные ценности — крупные камни, весовое золото на оклады, просто большие суммы денег. Верхняя сверху оказалась дарственной от Синявиной Дарьи Петровны на две напольные вазы синего муранского стекла. Видно те, про которые упоминали батюшки, когда рассказывали мне про ограбление Вознесенской церкви.
Все дарственные датировались последними двумя десятилетиями прошлого века и первыми годами нашего. Раньше, видимо, дарили просто так или, возможно, потерялись те документы.
В этих бумагах я ожидаемо ничего стоящего не нашел, хотя и просмотрел достаточно предметно.
Потом пошли какие-то списки. Разобравшись в довольно старом письме, я понял, что это перечисляется материал на строительство каменного храма, сколько его, где брали, кто платил: горбыль — столько, тесаный лес — столько, товар от кирпичных дел мастера Сурика не удовлетворил по качеству, потому основную партия брали у Вышкà. Сначала я не понял, почему такие странные, то ли имена, то ли фамилии, были у мастеров, но потом припомнил, что в старину у многих имелись только прозвища.
Уж не знаю, эти ли списки имела в виду Клавдия Васильевна, но в тех, что просмотрел, ничего по интересующей меня теме я не обнаружил.
Взял следующую бумагу из сундучка, вернее, конверт, в котором лежало несколько сложенных пополам листов. И если сам конверт был совсем нестарым, то вот они-то все-таки выглядели подревней… не знаю уж насколько, но пожелтели сильно. Хотя, возможно, просто хранились плохо, а в конверт их прибрала Клавдия Васильевна, которая, помнится, наводила здесь порядок. Я аккуратно развернул листы и стал вчитываться в текст.
Это видимо был черновик письма, датированный всего лишь 1836-м годом. Почему я решил, что это черновик? Потому как там было обращение, а кроме даты вверху листа значилось и название места отправления — Бережкова слобода. Но вот текст изобиловал зачеркнутыми словами и даже имел на себе несколько клякс, а в таком виде, надо думать, послания не отправляли никогда.
И — нет, я особо не ждал, что оно содержит нечто для меня ценное. Но вот и мысль, что моя идея с подземельями Вознесенского храма негодна совсем, я все еще принять был не готов как-то. Просто потому, что у меня не имелось других идей… и даже пригодных зацепок не было.
И я внимательно, даже педантично, принялся разбирать не очень внятный текст.
«Ея Высокопреподобию настоятельнице Московского девичьего монастыря Игумении Наталии Ильинишне (Волховой)
От Протоирея Самойлова.
О землях, что когда-то числились за Вашим монастырем, а ныне приписаны к Патриархии Ниженской губернии».
Далее шло описание местности и расположения на ней слободы Бережково. В описание упоминалось, где раскинуты сады, расположена пристань, перечислены леса, окружающие село — хвойные, березовые, смешанные. Следом излагалась краткая история, которая завершалась перечислением монастырей, что когда-то стояли на этих землях.
Затем автор письма перешел к храмам имеющимся.
«Как Вознесенская, так и Архангельская церкви находятся на том самом месте, где до 1760 г. были два женских монастыря того же имени, о существовании которых каких-либо письменных сведений в архивах Бережковских церквей, к сожалению, не осталось, за исключением немногих св. икон и священных вещей, хранящихся в той или другой церкви».
Меня подобное уточнение весьма расстроило, поскольку если даже в начале прошлого века автор письма ничего не обнаружил, то мне теперь и вовсе надеяться не на что. Оставалось штудировать то, что имелось, и пытаться, хоть из этого выудить какие-то крохи информации.
Постепенно Протоирей впадал в подробности по каждому храму, и мне пришлось стоически вычитывать описание каждого, содержание их иконостасов и тонкости по каждой уникальной, с точки зрения автора, иконе.
После такого подробного описания по Покровскому и Архангельскому храмам у меня в голове уже все смешалось, и, когда очередь дошла до Вознесенской и стоящей рядом с ней Анастасиевской церквей, соображал я плохо. Но продолжал продираться сквозь текст, выполняя данное себе обещанье.
«Обе церкви — Вознесенская и Анастасиевская украшены прихожанами благолепно. Стены выкрашены изнутри краскою и расписаны священными изображениями.
Из древних икон Вознесенской церкви особенно замечательна по древности письма икона Божьей Матери — Одигитрии. Этот образ Пресвятой Богородицы прихожанами почитается чудотворным и украшен сребропозлащенною ризою с каменьями покойной прихожанкой С.Ф. Самсоновой. Самый образ имеет вышины 16-ть вершков и 18-ть вершков ширины».
И далее, все в таком вот духе — перечисление не одного десятка икон, их истории, если она была известна, и кто жертвовал на них. Единственное, что я понял, что жертвование то, все-таки как-то учитывалось, поскольку откуда-то же автор сведения эти брал. Может учет велся относительно каждой иконы и дальше мне предстоит разбираться еще и с этим, а потому, давя конечно в себе, но дальней мыслью я все ж понадеялся, что в сундучке уже этих данных нет.
Когда дело дошло до Анастасиевского храма в этой паре, я начал зевать и упоминания о самой местной святой, ее жития, так сказать, читал уже через слово.
«…предания о некоей инокине Анастасии, ведшей в монастыре строго подвижническую жизнь и угодившей Богу…
…Инокиня Анастасия несла послушание в том, что пасла монастырский скот и преимущественно овец. И Господь благословил ее труды особенным размножением сих последних…»
