Джон Татам, наблюдавший за процессией в 1660 году, описал “украшенные вымпелами и знаменами барки, на которых звучали гобои, корнеты, барабаны и трубы… и по пути двадцать пушек салютовали его светлости в знак радостного события”. Он отметил, кроме того, присутствие разнообразных аллегорических и мифологических персонажей – таких, как Океан, “который считается богом морей и отцом рек”. Это почитание водного божества отдает неким атавистическим культом, словно древнейшие ритуалы не были в ту “новую” эпоху вполне позабыты. Что мешает старинным верованиям и празднествам снова и снова возникать в разные периоды человеческой истории?
Водная процессия лорд-мэра происходила на протяжении четырехсот с лишним лет, пока в 1857 году все вопросы, связанные с рекой, не перешли в ведение Комитета по охране Темзы. Барки были либо поставлены на прикол, либо проданы лодочным клубам при оксфордских колледжах. Паб “Городская барка” в Чизике получил это название после того, как последняя из барок простояла возле него зиму. Тем не менее до сего дня лорд-мэра во время ежегодной пешей процессии сопровождает одетый в старинный костюм лодочник в ознаменование того факта, что лорд-мэр сохраняет звание “адмирала Лондонского порта”.
На реке или на берегу устраивались и другие празднества и торжества; например, в последние годы XIX века установилась мода на всевозможные иллюминованные суда. Это поветрие возникло словно бы ниоткуда и сошло на нет столь же быстро. В Марлоу по Темзе под звуки городского оркестра медленно плыли вереницы ярко освещенных “цветными огнями” судов. В Брее на воде красовалась полностью оснащенная шхуна, увешанная китайскими фонариками, в Диттоне по реке двигалась целая “Эйфелева башня”. В Датчете вниз по течению проследовала иллюминованная китайская пагода, в Борн-Энде катер был оформлен как “лунный лик”. Река стала неким Протеем, принимающим множество обличий. Здесь, кроме того, торжество соединения воды и огня, экстатическая карнавальная гармония противоположных стихий. В Кукеме местная пожарная команда расселась на огромной лодке с пылающими факелами, прихватив с собой ручной пожарный насос и деревянных лошадок. Устраивались и концерты: на барке, стоявшей на якоре посреди реки, пели певцы и певицы под аккомпанемент фортепиано, слушатели располагались на обоих берегах. Над Темзой неслись звуки песен “Где ты, Алиса?”, “Осуши свои слезы” или “Утраченный аккорд”. Часто исполнялись и танцевальные номера – такие, как “Усталый лебедь”.
В разнообразные церковные праздники в приречных деревнях Беркшира и Оксфордшира проводились ярмарки. Одной из самых знаменитых была Гринвичская, проходившая в понедельник после Пасхи и в праздник Троицы. Она была чрезвычайно популярна у лондонцев, считавших ее грандиозными “сатурналиями”, когда вся речная свобода и разнузданность выплескивались на берега и прибрежные холмы. Ярмарку посещало более ста тысяч человек, которые приезжали в фургонах или приплывали на пароходиках. Диккенс в одном из очерков пишет: “…на крылечках пивных полно народу – кто потягивает пиво, кто посасывает трубку; чуть ли не в каждом доме открылась чайная; скрипки нарасхват”[57]. Молодые люди обоего пола забавлялись тем, что скатывались с Холма одинокого дерева в Гринвиче так, что внизу получалась эротическая мешанина рук и ног. Дерево, давшее холму название, летом 1848 года повалил ветер, но празднествам это не помешало.
Река всегда ассоциировалась с половой распущенностью. В Саутуорке были улочки с такими красноречивыми названиями, как Шлюхино логово и Гнездо потаскухи, и с названиями чуть более эвфемистическими: Девичий переулок, Любовный переулок. Прибрежную деревушку Чизик тоже в свое время называли Шлюхиным логовом, а Мейденхед, который был популярным прибежищем неженатых парочек, – “девственной плевой Лондона”. Генри Уоллингтон Уок в своей “Темзландии” (1906) описывает “любовные игры на воде, все эти перешептывания, поцелуи и объятия”. Часто сообщалось о купальщиках-мужчинах, которые раздевались догола при дамах и принимались резвиться в воде. Один современник описывает “водоворот Харибды, где полсотни демонов плещутся в чем мать родила и с адским восторгом изрыгают непристойности”. Река поощряет сексуальную агрессию и эксгибиционизм.
Отправной точкой одного хорошо известного сексуального празднества около Темзы был так называемый “шест рогоносцев” близ Ротерхайта. Вплоть до середины XIX века там стоял шест с прикрепленными к его верхушке рогами – древним символом женской неверности. Согласно легенде, связанной с этим шестом, некогда король Иоанн соблазнил жену одного гринвичского мельника. В порядке компенсации он отдал мельнику всю землю, сколько тот был способен увидеть в определенном направлении, – но с условием, что каждый год мельник должен подходить к границе своих владений с бычьими рогами на голове. Зоркий мельник приобрел всю землю до Чарлтон-хилла.
Празднество, которому положила начало эта милая история, пришедшая к нам из XIII века, завершалось на “роговой ярмарке”. Там, как писали очевидцы, царили невообразимый гвалт и дикое веселье. На ярмарке можно было купить такие “музыкальные инструменты”, как кастрюли и рога. С их помощью горожане исполняли при случае “шаривари” – грубошутейные серенады в честь новобрачных. Сексуальные ассоциации, таким образом, очевидны.
От “шеста рогоносцев” веселая процессия двигалась извилистым путем через Детфорд и Гринвич и наконец прибывала на ярмарку в Чарлтон. Мужчины несли на голове ветвистые оленьи рога и считали себя вправе заигрывать со всеми встречными женщинами. Сохранился рассказ участника шествия, датируемый 1700 годом: “…у шеста рогоносцев мы зашли в дом, где обычно собиралось Войско Веселых Рогоносцев, вооруженных совками, лопатами и мотыгами, в шлемах, увенчанных рогами. Оттуда в стройном порядке мы двинулись на роговую ярмарку”. На самой ярмарке мужчины одевались в женские платья, носили рога на голове, трубили в них. В 1768 году власти, возмущенные “отвратительными беспорядками”, запретили ярмарку, но место ее проведения, как и шест, осталось нетронутым. Впоследствии ярмарку возобновили, и окончательно она была закрыта официальным распоряжением в 1872 году. Но не все безвозвратно кануло в прошлое. Ежегодную “роговую ярмарку” стали проводить в Хорнфэр-парке в Чарлтоне. Колонна, символизирующая “шест рогоносцев”, и ныне возвышается над Темзой в Лаймхаусе.
* * *
Есть еще одно, пусть и не так уж хорошо разрекламированное, удовольствие – плавать в Темзе. В XVII веке это было обычное упражнение знатных людей, живших на берегу реки вдоль Стрэнда, и одно тогдашнее письмо было адресовано так: “Графу Пембруку, в реку Темзу, насупротив Уайтхолла”. Но рядовые лондонские горожане, не испытывая особой тяги к воде как мировой стихии, лезть в реку не спешили. Темзу рассматривали главным образом как магистраль и как источник пропитания. О том, чтобы по доброй воле в ней плавать, всерьез не думали. В начале XIX века Байрон проплыл из Ламбета под двумя мостами, Вестминстерским и Блэкфрайерз, покрыв расстояние примерно в три мили. Однако он был человеком исключительным, и в любом случае ему, видимо, помогал отлив.
В середине XX столетия регулярно плавал в Темзе А. П. Херберт, известный почитатель этой реки; однако он замечает в своей книге “Темза” (1966 г.), что ее “илистые воды” быстро выматывают пловца. В частности, у моста Ватерлоо вода, по его словам, “совсем тебя не держит, более того – норовит увлечь вниз, к чрезвычайно вязкому дну”. Это и правда одна из особенностей Темзы, реки коварной и опасной в черте Лондона. Херберт пишет, что, приближаясь к конечной точке заплыва у Вестминстерского моста, он почувствовал воздействие на все свое тело “некоей магнетической силы, настойчиво утягивавшей меня на дно”. Здесь можно, помимо прочего, увидеть поощрение самоубийства, жадность Темзы к утопленникам. Херберт замечает также, что “вода очень сильно отдавала на вкус чем-то весьма сомнительным”. Темза действительно никогда не считалась дружественной к пловцам. Но останавливает потенциальных купальщиков отнюдь не только боязнь отравления. Люди испытывают некий обобщенный глубинный страх перед натурой этой реки.
