Книга Право на ответ - Энтони Берджесс

Верите или не верите вы в то, что произошло напоследок, я не знаю и знать не хочу. И думаю, что вы поверите не очень, уж в этом у меня сомнений нет, но, пожалуйста, не лишайте бедного нытика, старину Денхэма, уже вернувшегося в Токио, права на эту малую толику фантазии.

Кроме того, я ведь еще проповедую некое добро, показывая – пусть и не без выдуманных примеров, – что воздаяние находит тех, кто никогда не грешил против стабильности, не играл с огнем в супружестве, чья жизнь и брак в полной безопасности и не лишены восторгов и увлекательности, в основном потому что их труды важны для общества и для них самих. Вот, судите сами.

На следующий день после похорон я вернулся самолетом, зная, что дома обо всем уже позаботились – Берил написала о своих обязанностях, банк подтвердил исполнение завещания. Имущество мистера Раджа в полиции (его тело также в распоряжении полицейских, предназначенное вместе с книгами, одеждой и специями его брату из Греевской школы барристеров). Я же взял себе только одну вещь, ему принадлежавшую, то, что больше никому не понадобится.

Я прибыл в Токио в страхе, но нашел все в полном порядке. Мисима проявил себя усердным работником и, похоже, малость переусердствовал, ибо остальные сотрудники улыбались и кланялись, когда я появился в офисе. Так что все прошло спокойно. Я не получил никакой личной почты из Англии, исключая письмо от Райса, который сообщал, что он прослышал о смерти моего отца из неких источников и что о ней вроде бы объявили в какой-то телевизионной программе. Нет, не то чтобы он смотрит телевизор, но какому-то дураку втемяшилась идея, что это я сам объявил о смерти отца, что явно невозможно, поскольку Райс-то знает, что я в Токио и в любом случае не мог появиться на Британском телевидении. Мне следовало бы, писал Райс, послать ему телеграмму с просьбой разрешить слетать домой, что он немедленно разрешил бы, но моя преданность компании, выраженная в решении оставаться в Токио с разбитым горем сердцем, принята во внимание и высоко оценена одним из нас и всеми остальными.

Так что все обошлось.

Месяцем позже я сидел в кабинете, и клерк объявил, что ко мне пожаловали двое посетителей. Я писал, ожидая их появления, изображая занятость, но готовность в любую минуту вынырнуть из пучины важнейших занятий и двинуться им навстречу с открытым сердцем и с протянутой рукой. Но, еще не успев оторваться от бумаг, я услышал знакомый голос.

– Ну, голубчик мой, небось не думали увидеть нас здесь?

Оба они смотрелись модно, по-туристически. Тед с камерой через плечо, Вероника – видение в белом и жемчугах, явно не от Микимото[74].

– Совсем не ожидал, – сказал я, – но все равно польщен. Вам деньжат привалило или послевоенные хозяева пабов всегда так поступают?

– Кругосветное путешествие, – сказала Вероника, голосом леди, которому Тед повиновался как раб, – спасибо вашему другу Эверетту.

– Это всё «Амлет», голубчик, – сказал Тед, – помните небось? Куш немалый, никогда бы не подумал. Наши имена в газетах пропечатали, вот где, не в лучших, как «Мэйл» или «Миррор». Газетенки, мы и не слышали про такие, но все же пропечатали. Никогда не ожидали такой суматохи, да, голубушка? – обратился он к Веронике. – И ее купили, книженцию, какой-то Фолджер или как его, из Америки. За доллары купили. И старина Эверетт получил свои десять процентиков, так что он печатает теперь свои стишата. И все счастливы.

– Присаживайтесь, – предложил я. – Пойдем выпить через минуту. Значит, вы ушли на покой?

– О нет, голубчик, – сказал Тед, очень ладный в своем костюме, пошитом в Палм-Бич, рыжеватых туфлях и с легкомысленной шляпой туриста на коленях. – Просто отпуск, и все тут. И чуток отвлечься. Мы отхватили неплохой кусочек, но не такой уж и большой. Так ведь, голубушка? – обратился он к Веронике.

– Я очень рад, – сказал я. – Знаете ли, я совсем забыл об этой нашей любопытной находке. Это случилось в ночь похорон, если я правильно помню.

– Выглядите пополневшим, – сказал Тед, шевеля носом. – Да, именно, голубчик. Но, как говорится, в здоровом теле – здоровый дух.

– И что нового дома?

– О, Седрик присматривает за «Лебедем», Селвин и Сесил ему в помощь. А Элис Уинтерботтом подумывает о новом замужестве. Быстро оклемалась.

– За кого? За Джека Браунлоу?

– Не-е-е, – прыснул Тед. – Не за того, а за типчика, с которым она работает в клубе. Подумывает и сама открыть паб. Деловые отношения важнее всего, как я понимаю. Любовь – она говорит, что никогда больше не выйдет по любви.

– А дочь Эверетта?

– Да, сомнительная шлюшка. Приходит в паб с папой. Постоянный клиент уже.

– О, она хорошенькая, – заметила Вероника, – и довольно умна. Хотя скажу, что у нее вставные зубы. Страшная кокетка к тому же.

– Запомните мои слова, – сказал Тед, – однажды она влипнет в неприятности.

Мы отправились завтракать в ресторан, коньком которого была рыба. Рыба плавала повсюду в стеклянных аквариумах, расставленных по всему залу, и можно было выбрать любую, просто показав пальцем. Тед наслаждался, Вероника выказывала отвращение.

– Моя бедная старушечка, – сказал Тед.

– Старые проблемы? – спросил я.

– Мне уже гораздо лучше, – успокоила Вероника, – большое спасибо.

Я взял отгул до конца дня и отвез Веронику и Теда к себе домой. Вероника пришла в восторг, Теду все это было неинтересно. Пока Вероника бродила по саду, мы с Тедом разговорились. Скоро беседа превратилась в монолог Теда.

– Шекспир, – сказал он. – Я знаю, что ту книженцию не он написал, но она запала мне в душу с недавних пор. Частично потому, что, если бы он не жил, никто бы не потрудился написать такую книгу, и мы бы не получили все эти деньги. Но мы имеем на них право в известной степени, знаете ли, потому что он всегда обещал что-то такое Арденам, знаете ли, из Арденов была его мать, как вы, может, слыхали, а может, не слыхали. Всегда приходил играть к Арденам, когда был мальцом, и очень любил дядьев и теток. Всегда говорил, что станет знаменитым и оставит деньги Арденам, потому что все говорили, что он больше удался в Арденов, чем в Шекспиров. И Ардены с Шекспирами никогда не ладили на самом деле, знаете ли. И забавник был Уилл в юности, так они его называли, и папашу своего не переваривал. Настоящий Арден он был. Сбежал из дому, потому что не переваривал отца.