Все это казалось серым и сонным, в столь ранний, сумрачный час, но солнце готовилось выглянуть из-за горизонта, небо медленно разгоралось золотыми всполохами, и серость в скором времени обещала смениться теплой яркостью летнего утра.
Впрочем, это никак не объясняло странного требования Влада, чтобы я «смотрела».
— И туда посмотрела, — послушно и совсем безнадежно сказала я, — а теперь может, уйдем отсюда?
— Позже, — пообещал Влад.
Мы так и продолжали стоять на месте, у самого края крыши. Очень ровненькой, аккуратненькой, с одной скромной заплаткой из битумной мастики, очень напоминающей гудрон и приятно тревожащей память о детстве. И лужа тут тоже была только одна. И мы тоже были одни. Два психа на крыше. Вместо того, чтобы спать, рассветом любуемся.
Любуемся, да… если бы так было на самом деле.
— Влад, скажи честно, ну зачем ты меня сюда затащил?
Он молчал, продолжая удерживать меня на месте. И это было совсем нехорошо, страшно это было.
— Нет, понятно, конечно, что для окончательного превращения в нечисть, но неужели я не могла встретить солнце в квартире?
— Ты должна это увидеть.
— Что «это»?
Если Влад считал, что удерживать меня на краю крыши двадцатипятиэтажного дома и с серьезным видом вещать совершенно непонятные вещи — нормально, то он был совсем неправ. Вот полностью.
— Я не смогу это описать, скоро ты все увидишь сама.
— Мы можем хотя бы от края отойти? — смирившись с его желанием во чтобы то ни стало встретить здесь рассвет, смириться с тем, что могу упасть в любой момент, я так и не смогла.
— Я тебя держу.
— И это должно меня успокаивать? — удивилась я. Хотела даже обернуться, чтобы с осуждением посмотреть в его наглые глаза, но шевелиться было слишком страшно, потому высказывала я свое негодование городскому пейзажу. — Ты меня обманывал и использовал, из-за тебя я совсем скоро человеком быть перестану. Втянул меня в свои дела, интриган доморощенный.
— Мне понятна твоя обида, — задумчиво перебил меня Влад, — но почему она распространяется лишь на меня? Илья использовал тебя так же, как и я. Но его ты простила. Так почему никак не можешь простить меня?
— А я на него и не злилась почти, — самоубийственное признание, если учесть, что, обидевшись, городовой вполне мог просто столкнуть меня вниз, чтобы потом спокойно налаживать контакт с другой, более сговорчивой хранительницей. Или хранителем, там уж как повезет, — есть знаешь ли, такие индивиды, на которых очень сложно злиться. К тому же, Илья мне помог, когда я не смогла дозвониться ни до тебя, ни до Глеба или Крис. Вы были так поглощены погоней, что не смогли найти и секунды для меня, пока мы с Оксаной спасались от проклятых.
Воспоминание о ней задело что-то внутри, царапнуло горло, заставляя осипнуть. Кашлянув, я отогнала чувство вины, продолжив свой самоубийственный монолог:
— А Илья нашел, несмотря на то, что сам был в непростой ситуации. Сложно злиться на того, кто тебя спас.
— Я тоже тебя спас.
— Ну так на лярва я и не злюсь.
Влад ненадолго замолчал, сраженный убийственной силой женской логики. Но в себя пришел быстро и даже не постеснялся уточнить:
— Алеся, ты же понимаешь, что у меня нет раздвоения личности? Вчера ты мне клялась хранить мою тайну как свою. Это же был я.
— Это был черный, огроменный жутик, а ты меня обманывал и использовал. Ты и твои подельники.
Влад вздохнул:
— Если для тебя это важно, они не обрадовались, узнав план, даже были против. Особенно Кристина. А после знакомства с тобой она и вовсе хотела все рассказать и, не пообещай я сделать тебя официальной хранительницей, когда все закончится, рассказала бы.
— То есть, самый страшный злодей в этой истории все равно ты?
— Выходит, что так.
— И тебе совсем не стыдно?
Солнце неторопливо выползало из-за горизонта, возвращая серому миру краски, но я этого не видела, я вообще ничего уже не видела, сосредоточенная на разговоре.
— Нет. — просто сказал он. Я почему-то даже не удивилась, — На этапе планирования, как и на первых этапах проведения… ммм… операции ты была просто случайной жертвой. Человеком, который должен был помочь нам в нашей мести.
— Спорим, вы не ожидали такого невероятного исхода? — спросила я, не скрывая злой радости. Которая была нагло проигнорирована.
— Не ожидали, — подтвердил Влад, кажется, позволив себе даже слабую улыбку, — иногда я жалею, что никакая сила не способна открыть мне все варианты будущего. Знать все…
— Вредно это для здоровья, — перебила его я, необдуманно рубанув, — ты и так для людей опасен, а уж если вдруг всезнающим станешь… Бррр.
— Леся, даже человеческое сочувствие не распространяется на всех. Беда незнакомого человека безразлична среднестатистическому человеку. Конечно, встречаются и исключения — высокочувствительные особи, эмпаты. Вы выказываете стандартные реакции сопереживания в случаях трагедий, не коснувшихся вас лично, лишь потому что это считается правильным. Выказать свое сочувствие человеку, потерявшему близкого… зачем? Вам же на самом деле не жаль. — сжав мои плечи, будто пытаясь выделить свои последние слова. — Мы же просто честны. Честны в первую очередь с собой. В нашем обществе не приняты условные проявления лживых эмоций, это считается слабостью. Закон природы гласит: выживает сильнейший, и мы чтим этот закон.
— Это напутственная речь перед моим превращением? — подозрительно спросила я. Слова его меня не задели, но и не приободрили. Вся эта прочувствованная речь совсем не примирила меня с тем, что я вот-вот должна была стать нечистью. — Мне казалось, что в таких случаях нужно говорить что-нибудь вдохновительное, а не запугивать.
— Я хочу, чтобы ты поняла. И простила меня.
Он твердо стоял на ногах, такой наглый и уверенный в своих силах. В силах, которых совсем недавно у него не было…
— Ты из меня сейчас силы тянешь, да? — запоздало догадалась я. — Потому мы на краю стоим? Чтобы я не рыпалась и не мешала подзаряжаться?
— Питался тобой, не спорю, но разве я причинил тебе вред? Чувствуешь слабость? Апатию? Тебя клонит в сон? — непринужденно поинтересовался он, совершенно уверенный в отрицательном ответе.
— Нет, но…
— Я не могу сейчас питаться простыми людьми. Не мог питаться вчера, когда копил силу для вселения, не могу сейчас, пока закрепляюсь в теле. Потому что не остановлюсь, выпью их полностью и убью. Но тебя не убью, не смогу даже вред тебе причинить.
Сомнительное утверждение, конечно, но оспаривать его я не стала. Мало ли, вдруг лярва и правда не может навредить тому, к кому решил привязаться? В книгах, что мне приносил для ознакомления с нечистым миром Глеб, информации об одичавшей нечисти я не встречала и знать не знала, насколько у них все сложно.
