В каждом городе Энди давал как минимум полдюжины интервью местным журналистам. Ниже перепечатано типичное интервью, которое взяла штатная сотрудница редакции Chicago Sun-Times. Боб Колачелло вспоминал: «Для Энди эти интервью были настоящей пыткой, особенно когда он слышал самый ненавистный вопрос: “Вы богаты?” Поскольку в его книге одним из ключевых принципов было понятие “бизнес-искусство”, этот вопрос задавали в разных вариациях чуть ли не в каждом городе. Энди всегда отвечал: “Нет” – или показывал на свои сапоги, запачканные краской, и строил забавную гримасу» (Holy Terror, 310).
КГ
На днях Уорхол (ему сорок семь, и двадцать пять из них он занимается живописью) заехал в наш город, чтобы прорекламировать свою новую книгу «Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)». Он ставил автографы на книгах в витринах магазинов, подписывал самые настоящие банки супа Campbell’s и коробки с губками Brillo, хвалил эстетику нашего города и нашего мэра Дэйли[148].
В джинсах он выглядит худым, но не хрупким. Волосы у него спереди светлые, почти белые, а на затылке темные, почти черные. Он интересуется, кажется, всем на свете, особенно работой. Разговор с Энди Уорхолом – что-то сродни публикациям в его журнале Interview, только двусмысленностей немножко больше.
В. Вы самый настоящий Энди Уорхол или плод моего воображения?
О. Наверно, да.
В. В своей книге вы пишете о себе так, будто вы что-то вроде вакуума. Это честный взгляд на себя или просто такой прием или уловка, чтобы книга раскупалась лучше?
О. Нет. Наверно, я всегда был такой. Когда в меня выстрелили, это ощущение усилилось.
В. Что значит для вас жизнь?
О. Не знаю. Хотелось бы знать.
В. Ранения вас как-то изменили?
О. Ага. Я перестал общаться с фантазерами.
В. Но, значит, вам пришлось разорвать отношения с очень многими людьми, не так ли?
О. Ну да, с очень многими фриками.
В. Что вы думаете о движении за женскую эмансипацию?
О. По-моему, оно замечательное.
В. Почему?
О. Думаю, мужчины и женщины – одно и то же.
В. В каком смысле?
О. Они делают одно и то же.
В. Если бы вы могли сделать что угодно, что бы вы сделали?
О. Ничего особенного. (Смеется каким-то фыркающим, почти беззвучным смехом.) По большому счету, мне ничего не хочется делать. Только сделать так, чтобы наши проекты продолжили существование, а наш журнал стал глянцевым.
В. Считаете ли вы себя трендсеттером Америки? Так вас недавно назвал один критик.
О. Нет. Я впервые слышу это слово. Что оно означает?
В. В моем понимании это знак чего-то, происходящего в настоящий момент.
О. О нет. По-моему, я всегда отстаю на десять лет.
В. Могли ли вы вообразить, когда рисовали свою первую банку супа, что она станет произведением искусства?
О. Нет. Все как всегда. Просто работаешь. Добьешься чего-то – значит, добьешься. Не добьешься – значит, не добьешься.
В. Успех стал для вас сюрпризом? Или вы ждали, что добьетесь успеха?
О. О нет, для меня это был сюрприз.
В. Как себя чувствует эпатажный Энди Уорхол, когда по совместительству становится частью истеблишмента? Ваш «Мао» висит в Художественном институте в Чикаго.
О. Вы имеете в виду термин «андеграунд» и всякое такое? Об этом недавно кто-то рассуждал. Я работал всегда. Это, знаете ли, бизнес. Ой, мы проехали мимо скульптуры Пикассо и не посмотрели. Вы ее заметили? Чикаго – такой богатый город. Как он нажил такое богатство? Богаче всех других городов, в которых я бывал. Просто невероятно, какие красивые здания. Они великолепно выглядят, наверно потому, что их не так-то много… а может, по какой-то другой причине.
В. Вы бывали здесь раньше?
О. Нет. Только в аэропорту, раз десять.
В. Вы пишете портреты всех, кто попросит? Или предпочитаете знаменитостей?
О. Обычно любого, кто попросит.
В. Сколько времени это занимает?
О. Месяц, типа того.
В. Наверно, вы уже миллионер. На что вы тратите свои деньги?
О. Да просто на текущие расходы нашего офиса. Журнал вообще не приносит денег.
В. Есть ли у вас какие-то предметы роскоши?
О. Две таксы. Арчи Бункер и Эймос.
В. Как вы живете? У вас большой дом?
О. Примерно восемь комнат. Или шесть. Очень маленький. Шесть или семь комнат.
В. Как они обставлены?
О. Да там сплошной хлам. Бумага и коробки. Вещи, которые я приношу домой, бросаю где попало и никогда не беру в руки. Старые интервью, журналы.
В. Вы живете один или с кем-то?
О. Я живу один.
В. А мебель у вас современная или старинная?
О. Мне нравится старинная американская мебель. Всякая громоздкая и уродливая мебель 1830 года.
В. Много ли ваших собственных работ вы держите у себя дома?
О. Ни одной. Только несколько отвергнутых портретов.
В. Кто их отверг?
О. Даже не знаю. За ними просто не приехали, или какому-то человеку не понравилось, как он получился, или еще из-за чего-то.
В. И кому же не понравилось, как они получились?
О. Из настоящих знаменитостей – никому. Я сам удивляюсь, что мои портреты не отвергают, потому что я никогда не закрашиваю людям глаза тем цветом, которого у них глаза на самом деле, и всякое такое. Я просто все выдумываю. Может быть, поэтому клиенты отвергают некоторые портреты.
В. У вас есть любимая знаменитость?
О. Джек Форд.
В. Почему?
О. Он просто был с нами очень любезен. Пригласил нас в Белый дом.
В. Кем вы восхищаетесь?
О. Преимущественно всеми на свете.
В. Как вы пришли в кинорежиссуру?
О. Звучит глупо, но в 1964 году я ехал на автомобиле через всю страну, потому что у меня были выставки в Калифорнии. И вот я взял с собой шестнадцатимиллиметровую камеру, и мы прихватили с собой одну из звезд андеграунда – Тейлора Мида. Мы снимали повсюду по дороге. В Калифорнии мы остановились у Джона Хаусмана. И там все сочли, что это забавно. И мы тоже сочли, что это забавно.
