Сказав так, он приказал приготовить для себя сильного коня, надел доспехи и, поднявшись на крепостную стену, крикнул королю Артуру:
– Милорд Артур, знай: мне больно сознавать, что ты посвятил меня в рыцари, а теперь вот преследуешь! Однако я вынужден защищаться, потому как сэр Гавейн нанес мне страшное оскорбление.
Сэр Гавейн усмехнулся и крикнул в ответ:
– О Ланселот! Ты мастер говорить! Если у тебя хватит смелости драться со мной, брось болтовню и выходи – потешимся боем.
Ланселот, окруженный верными ему рыцарями, не замедлил выехать из замка.
Оба войска согласились приостановить битву до окончания поединка сэра Ланселота и сэра Гавейна.
Рыцари сшиблись с такой силой, что кони не выдержали и пали на землю. Тогда рыцари спешились и, перетянув щиты наперед, стали рубиться мечами. Сколько мощи было в их ударах! Как искусно они их наносили и отражали! Окружающие не могли налюбоваться на рыцарей и, восхваляя обоих, утверждали, что никогда не видывали подобного поединка. Однако скоро противники были жестоко изранены друг другом, и кровь обильно потекла по их доспехам.
Никто не мог определить, кто же из рыцарей сильнее.
Сэр Гавейн обладал волшебной силой, которой при рождении наделила его подруга матери фея Моргана. Никто не знал об этой тайне, кроме короля Артура. Сила феи часто выручала Гавейна, спасая от засады или неожиданного нападения во время битвы; случалось, он выходил победителем, когда все вокруг были убиты и ранены или захвачены в плен. Волшебная сила его возрастала втрое между девятью часами утра и полднем, а в обычное время он уступал только сэру Ланселоту.
Сражаясь с Гавейном, Ланселот немало удивлялся, что тот, по-видимому, не только не уставал, но даже как будто становился сильнее. В душу Ланселота закралось опасение, не вселился ли в Гавейна демон.
Но мужество Ланселота не уступало его опытности; он решил утомить Гавейна, чтобы, улучив минуту, сразить его одним ударом. Ввиду этого Ланселот, принимая на щит мощные удары противника, стал сдержаннее в своих ударах.
К полудню сила Гавейна возросла до гигантских размеров, и левая рука Ланселота онемела под градом ударов, сыпавшихся на его щит.
Огромных усилий стоило Ланселоту выстоять под натиском Гавейна. Все восхищались доблестным рыцарем, но никто не мог представить себе, как трудно ему отражать удары.
Колокол в монастыре стал бить полдень, когда сэр Гавейн взмахнул мечом, готовясь нанести решительный удар; с двенадцатым ударом колокола он опустил меч, и Ланселот с удивлением почувствовал, что его опасения не оправдались – удар оказался не так силен, как он ожидал.
Заметив внезапное уменьшение силы Гавейна, Ланселот выпрямился во весь рост и промолвил:
– Я не ведаю, сэр Гавейн, с помощью какой злой силы ты сражался, но чувствую: дело твое проиграно. Теперь настала моя очередь, ибо никто не знает, чего мне стоило выдержать твой натиск.
С этими словами сэр Ланселот удвоил мощь своих ударов, и щит Гавейна раскололся. Затем Ланселот так ударил Гавейна по шлему, что тот пошатнулся, а при следующем ударе упал навзничь.
Зрители затаили дыхание. Все были уверены: после столь упорного и жестокого боя Ланселот немедленно прикончит противника.
Но вместо того сэр Ланселот с минуту постоял над сраженным сэром Гавейном, а потом, ко всеобщему изумлению, вложил меч в ножны и удалился.
Распростертый на земле рыцарь поднял голову и с удивлением посмотрел вслед Ланселоту.
– Почему ты уходишь? – гневно крикнул он. – Вернись, вероломный, и убей меня! Как только я оправлюсь, я снова начну искать случай убить тебя.
Всех поразили оскорбительные слова поверженного Гавейна, но еще более ошеломил присутствующих ответ сэра Ланселота:
– Я буду биться с тобой, сэр Гавейн, если Богу так угодно, но знай: я не убью тебя!
Многих из числа противников Ланселота тронули его слова и милосердие. Они находили, что во всем мире едва ли отыщется рыцарь, равный ему по благородству; исключением являлись Галахад и Персиваль, но их уже не было среди живых.
Сэр Ланселот вернулся в город, а сэра Гавейна отнесли в палатку короля Артура, где ему промыли и перевязали раны. Три недели провел он в постели, снедаемый ненавистью и мечтая о том, когда оправится и будет в состоянии снова попытать свои силы против Ланселота. В то же время он умолял короля идти на приступ города и взять его, пусть даже обманным путем. Но король не соглашался: он скорбел при мысли о войне с Ланселотом и горевал о тяжело раненном племяннике Гавейне.
– Увы, – ответил он, – никто из нас, Гавейн, не добудет славы под этими стенами. Ведь мы беспричинно враждуем с благороднейшим из рыцарей.
– Однако благородство не поможет ему, – возразил Гавейн, – когда мне представится случай вонзить в его коварное сердце мой острый меч!
Едва оправившись, Гавейн вооружился с головы до пят, вскочил на коня и с копьем в руке примчался к главным городским воротам.
– Где ты, Ланселот? – запальчиво крикнул он. – Выходи, трусливый изменник! Я здесь, чтобы отомстить тебе за предательское убийство моих братьев!
Ланселот услышал его слова и ответил с башни:
– Жаль, сэр Гавейн, что ты не хочешь прекратить своих злых речей. Мне известна твоя сила, ты можешь тяжко ранить меня и даже убить.
– Выходи же! – крикнул Гавейн. – Я леаледу твоей смерти. В прошлый раз ты одолел меня, и теперь я хочу отплатить тебе за это. Знай: я тоже сумею сразить тебя, как ты сразил меня.
– Я не заставлю себя ждать, – заметил Ланселот. – Раз ты обвиняешь меня в предательстве, значит, всегда будешь жаждать моей смерти, чем бы наш поединок ни кончился!..
И на сей раз все случилось так, как в предыдущий. Рыцари сшиблись, и копье Гавейна сломалось о щит Ланселота, после чего они спешились и бились на мечах.
Сэр Гавейн надеялся своей волшебной силой сломить Ланселота. Но сэр Ланселот вел себя еще осторожнее, чем в предыдущий раз, и, прикрываясь щитом, тщательно берег свои силы до полудня, когда сила Гавейна, как и в прошлый поединок, стала убывать.
Заметя это, Ланселот промолвил:
– Я вновь вижу, что ты сражаешься не честным путем, а с помощью злой силы. Трудно мне было, сэр Гавейн, противостоять твоим могучим ударам. Ты сделал свое дело. Теперь очередь за мной!
Сказав так, Ланселот нанес злобному рыцарю мощный удар по шлему, и старая рана Гавейна раскрылась.
Гавейн упал и несколько минут лежал как мертвый. Но на самом деле удар только оглушил его, и он, едва очнувшись, стал называть Ланселота гнусным предателем и даже в припадке безумия продолжал грозить ему мечом.
– Знай, презренный рыцарь: я еще жив! – кричал он. – Ложись на землю – будем биться до смерти!
– С меня довольно, – возразил Ланселот. – Когда же ты снова встанешь на ноги, я опять готов биться с тобой. Я не желаю добивать раненого, который не может стоять.
