«Шла корова по деревне,Она ест только навоз,Не пойду больше в колхоз!
– напевая, произнес содержание частушки Сережка.
– Гармонист с ними был? – строго спросил милиционер Федоров собеседника.
Сергей видел, как на лице Федорова заметно оживился интерес.
– Не было гармониста, – ответил Сережка дяде Володе.
– А кто может подтвердить, нельзя же так голословно обвинять наших колхозников.
– Паренек Федя Сорокваша, еще были ребята, – забил Сережка себя в грудь, называя свидетелей.
– Они сейчас на поле?
– Да, за поселком, агроном Крупышев выдал им большой объем работы.
– Он тоже с ними?
– Кто?
– Крупышев Павел Васильевич.
– Нет, не с ними, Крупышев – честный человек, преданный делу революции, – заверил Федорова Титов.
– А эти братья давно в колхозе? – спросил Федоров у Титова.
– Не знаю, – мотал головой Титов.
– Зайцев, по коням, – крикнул, поднимаясь с места, Федоров, приказал оставаться Сергею в пустом кабинете одному, закрыл за собой дверь.
– Я арестован? – спрашивал сам у себя Сергей, коротая долгие часы до обеда.
Ближе к двенадцати в коридоре услышал громкие мужские шаги, проходящие мимо кабинета. Это милиционеры Федоров и Зайцев проводили под конвоем сюда трех арестованных братьев Матвеенко – Сергея, Федора и Ефима, сюда же вели колхозного гармониста Макара Владимирова и свидетеля, паренька Сороквашу Федьку, агронома Крупышева и еще двоих мужиков-сеятелей, взятых с поля в качестве свидетелей.
– Вы нас не обманули, Титов, – приоткрыл дверь кабинета, отпустил дверь Керц, сразу в кабинет вошел Федоров.
– Я думал, я арестован, – покачал головой Сережка, бегая глазами то на Федорова, то на дверь.
– Пока нет, – сказал строгим голосом Федоров, даже не поблагодарив Титова за своевременный ценный сигнал. – Вы больше не нужны, – говорил рывшийся в сейфе Федоров, ища там отпечатанные печатной машинкой бланки, чистые бланки протоков допроса.
– Я могу быть свободным? – задал вопрос паренек Титов милиционеру Федорову.
– Да, идите, вас Керц из ОГПУ пригласит в качестве свидетеля, записать показания.
Сережка вышел с кабинета, не сказав до свидания, проследовал на поле, даже не зайдя в столовую, не купив там пирожок. Есть не хотелось, больше думалось: «Почему я органам помог, а ни Федоров, ни Керц не сказали мне «спасибо», черство выпроводили на улицу, чуть не арестовали? Какие здесь черствые люди», – думал тогда Сергей, не успокаивался.
Вечером после работы коммунисты и беспартийные колхоза собраны в райкоме партии, обсуждался давний проступок тракториста Моккова Михаила.
– Можно ли доверять нам этому человеку? – ставила вопрос перед собранной в зале публикой Сережкина мать Людмила.
– А что я вам такого сделал? – спрашивал, стоя на смотрины собранных здесь граждан, Михаил. – Я-то думал, вы пригласили меня обсудить поведение красного партизана Тюкова, вы решили обсудить меня, – волнуясь, объявил залу тракторист колхоза Михаил Мокков.
– Вы избили при исполнении служебных обязанностей милиционера Зайцева летом 1930 года, покушались на его жизнь, когда Зайцев пытался раскулачивать кулака, – слышал сидевший на передних рядах зала вместе с братьями Сережка голос мамки, ловко предъявившей трактористу Моккову обвинение.
