Дедушка ошибался насчет некоторых вещей, даже насчет очень многих вещей дедушка ошибался, но оказался прав в одном: «Не уходи далеко и не дай себя убить в этой дыре, пока я сплю». Извини, дед.
Демонический вихрь сжался, уродливые части сложились в еще менее приглядное целое. Над Мрачным склонилась человекообразная фигура вдвое выше окружающих домов. Отвисшие груди, лицо без черт и протянутые к нему пальцы безостановочно шевелились.
– Не надо! – выкрикнул Мрачный, воздевая пустые ладони к кошмарной великанше. – Я не желаю тебе вреда!
Он тотчас же понял, что довольно глупо говорить такое сложенному из демонов исполинскому чудовищу, – и действительно, существо не остановилось. Ладонь длиной с половину Мрачного врезалась ему в бок, пальцы толщиной с его бедро сомкнулись вокруг тела. Земля ушла из-под ног, и перед поднятым на несколько этажей в воздух Мрачным открылись истинные размеры храма; врата маленькой лужицей лежали у ступни великанши… Не то чтобы он разглядывал панораму города, раскинувшуюся под ним, – нет, он сосредоточился на огромном лице, к которому подносила его рука: пустой овал, столь же густо-черный, как сами Врата.
Пока он смотрел, испытывая тошноту от первого в жизни подъема так высоко и так быстро, кромешная мгла лица растеклась вниз по сложенной из шевелящихся тварей шее. Потом пошла ниже, по груди и плечам; отдельные демоны становились твердыми и неподвижными, когда чернота прокатывалась по ним и сквозь них. Демоны, что составляли держащую Мрачного руку, встревожились, когда мгла двинулась по ней; их клювы и жала отчаянно тыкались в него. Они будто страстно жаждали сбежать от ползущей тьмы и поэтому пытались взлезть на Мрачного или просочиться сквозь него, но не могли покинуть ловушку, вынужденные вращаться вокруг схваченного ими человека. Были ли они, как и он сам, пленниками чего-то большего?
– Я… что-нибудь сделаю, – сказал он, обращаясь к самому себе, к демонам, державшим его, и к огромному черном лицу.
К Безликой Госпоже, в честь которой, очевидно, воздвигли этот храм. К божеству исчезнувших жителей Эмеритуса. По крайней мере, к одному из божеств.
– Что ты сделаешь?
Мрачный на самом деле не ожидал ответа, но когда в ушах щелкнуло и он услышал, как его собственный голос задает этот вопрос, в маслянистых глубинах великанского лица расцвело далекое созвездие. И хотя эти огоньки тотчас растаяли во тьме, пришел новый вопрос, сопровождаемый новой вспышкой далеких звезд:
– Что ты предлагаешь?
А что у него осталось? Его телом и разумом божество уже завладело, и Мрачный не был настолько глуп, чтобы полагать, будто оно пожелает что-нибудь из его скудных пожитков. Дедушка? Мрачный нахмурился, осуждая себя: небось через считаные мгновения сам отправится к предкам, а допустил подлую мыслишку насчет продажи самого любимого родственника. Что бы сделали Черная Старуха или Блудливый, если бы попали в такую передрягу?
– У меня мало что есть, – ответил он, охваченный не то чтобы ужасом, а скорее… благоговением? Точно, благоговением, но не таким сильным, чтобы оно лишило способности думать или говорить. Все было как во сне. – Сделаю то, что ты пожелаешь, наверное.
Мрачный разбирался в желаниях богов не лучше, чем в побуждениях демонов, но понял, едва договорил, что сделал глупейшее предложение. На этот раз, похоже, он случайно сказал правильные слова – ползущая мгла остановилась у запястья державшей его руки, и все демоны, окружавшие его, замерли. Гигантская голова придвигалась все ближе, и Мрачный понял: хотя на впитывающей свет поверхности лица нет глаз, Безликая Госпожа его рассматривает.
В пустых черных недрах затлела далекая искра. Она мигнула, увеличилась, разгорелась. Рванулась наружу, к самой границе мглы, приблизилась настолько, что Мрачный ощутил жар… И снова сжалась, всосав тепло обратно так быстро и породив такой холод, что капли пота замерзли, едва выступив на лице. Смоляная гора закрыла все поле зрения, хотя, как и с голосом божества, он не мог понять, перед глазами стоит эта картина или только в раскалывающемся от боли черепе.
Темная гора была полой, как рог для питья, и до краев наполненной людьми. Больше всего это походило на жилище лютомуравьев, кишащее диковинной жизнью. На глазах у Мрачного пылающее масло, пузырясь, вырвалось из глубин и помчалось по туннелям, плавя внутренние стены горы, сжигая всех толпящихся жителей, и изверглось из вершины, сопровождаемое огромным фонтаном пепла и дыма. Город, даже больше чем этот храм, с бесчисленным населением, был полностью уничтожен.
– Не, такое не сделаю, – сказал Мрачный. – Не умею. И даже если б умел, не сделал бы. Я Рогатый Волк, а не колдун и не демон.
– Ты – не сделаешь, – сказали мигающие звезды. – Это сделает София. Если ты ей не помешаешь.
София. Хотя и не тотчас, но Мрачный узнал имя. Былая начальница его дяди, еще с тех времен, когда Трусливый в первый раз искал счастья на Звезде, – если верить песням, услышанным Мрачным и дедушкой в пути. Невеста его дяди, судя по рассказам, погибшая еще до рождения Мрачного. Совершенно безжалостная, демонски умная и хитрая, чрезвычайно опасная. Королева Самота, которой даже смерть не помешала сеять безумие и беды. Призрак, вернувшийся из чрева могилы, чтобы разрушить всю Звезду.
– Ладно, – согласился Мрачный. – Помешать злодейству, конечно, было бы неплохо. Там же дети и все такое. А где она?
– Ты встретишь ее, как только найдешь своего дядю, – сообщило божество. – Под сенью кобальтовых знамен, в Багряной империи.
– Ага, – сказал Мрачный. – Спасибо.
Кольцо звезд мигнуло, похожее на световой рот, который улыбнулся в космических глубинах, и лицо заполнило весь мир, надвинувшись, чтобы проглотить Мрачного. Тот закрыл глаза, но вместо небытия получил нежный поцелуй. Ее губы были мягкими и теплыми, как у Крепчайшей, когда она еще не заслужила имя и не перестала с ним водиться. Крепчайшая была единственной женщиной, целовавшей его, и потому он не имел причин сомневаться в ее совете смотреть в глаза партнеру, когда получаешь такой знак симпатии. Подняв веки, Мрачный уставился на неохватную богиню и поцеловал ее в ответ. И ощутил это все внизу, в драгоценном месте, как в тот единственный раз, когда Крепчайшая положила туда руку и заставила познать девять видов блаженства, за которыми последовали двенадцать видов смущения. Здесь же было девять тысяч блаженств – и никакого удивления или стыда после.
А потом у Мрачного внутри все упало, и сам он тоже упал: державшие его демоны вырвались из черного запястья и растаяли в воздухе. Миг спустя он приземлился на крутой скат крыши, и, пока лежал, не в силах вздохнуть после удара, Безликая Госпожа над ним начала цепенеть. Послышался хруст, как будто во фьорде откололся громадный кусок льда, а потом с неправдоподобной, как и сама она, медлительностью богиня разлетелась на куски. Рука, отпустившая его, зацепила край крыши, послав в воздух тучу расколотой черепицы, но основная часть богини упала назад, сокрушив здание на дальней стороне улицы. Облако пыли и мусора окутало храм на мили вокруг, а когда рассеялось, от Безликой Госпожи не осталось ничего, кроме еще одной разбитой статуи. Мрачный растерянно оглядел обломки и вытер рот тыльной стороной кисти. На руке осталась темная полоса.
