«Всё-таки взяли голубчика!», – мысленно усмехнулся Серега, с интересом разглядывая босые пятки спящего психа.
Но в данный момент буддистский монах почему-то интересовал Черкасского больше, чем Линь Бао.
Русский часто слышал о всяких там йогах и прочих ненормальных, но вживую видел такое впервые. Ему страшно захотелось расшевелить монаха, а заодно и выяснить, как он сюда попал.
Сначала Серёга дружески похлопал буддиста по плечу.
Тот не отреагировал.
Охотник за артефактами озадаченно хмыкнул и, немного призадумавшись, щёлкнул монаха по лысой голове.
Не помогло.
Помахал рукой перед широко открытыми глазами, с, казалось, навеки остановившимся на одной точке взглядом. Но с таким же успехом русский мог бы размахивать руками перед каменным ликом какой-нибудь древней статуи.
Похоже, местные менты по ошибке арестовали манекен. С них, косоглазых, станется.
Копившееся в Черкасском раздражение искало выход.
Достав из кармана спички (которые почему-то у него не конфисковали) русский, беззаботно посвистывая, оторвал кусок бумаги от плаката с Бритни Спирс и, разделив его на четыре части, зловеще улыбнулся.
Линь Бао уже не дремал, а с интересом следил за загадочными манипуляциями крупногабаритного сокамерника.
Но Серёга этого не заметил.
Закусив губу, он аккуратно засунул длинные бумажки между пальцами на правой ноге монаха. Осторожно чиркнул спичку и зажёг импровизированные праздничные свечи.
В пионерском лагере «Солнышко», где в детстве Серёга отдыхал от тяжёлых будней учёбы, этот болезненный прикол назывался «Праздничный тортик».
– Зря вы это, – подал голос Линь Бао.
Черкасский недовольно обернулся.
– В смысле?
– Всё равно не поможет.
И действительно не успев догореть до конца, маленькие язычки пламени неким мистическим образом одновременно потухли.
– Я уже сколько раз пытался, – маньяк сладко зевнул. – И нос ему крутил, и за уши тягал. Поговорить ведь не с кем, скучно. Но этот даже не шелохнулся.
– Kruto, blin! А он долго здесь сидит? – поинтересоввлся Серега, с сожалением пряча спички обратно в карман.
– Уже почти пять лет.
– Что?!!
– А разве вы не слышали о деле Невозмутимого монаха Дзё?
– Каком деле?!!
– Об этом одно время много писали газеты, – принялся пояснять доктор, – что, мол, в тюрьме города Лоян сидит один странный монах. Не ест, не пьёт, лишь медитирует, находясь в постоянном трансе. И так вот уже на протяжении пяти лет.
– Врёшь!
– Нет, честное слово, всё так и есть, – быстро закивал Линь Бао. – Он что-то вроде местной достопримечательности. Надзиратели за деньги разрешают туристам смотреть на него в глазок железной двери.
Тут же глазок на двери камеры со скрежетом приоткрылся и в круглой дырке возник любопытный выпуклый глаз.
Став на цыпочки, Черкасский осторожно сбоку, чтобы не было видно, подкрался к двери и, набрав побольше слюны, с удовольствием плюнул прямо в мигающее око любопытного незнакомца.
В коридоре раздался дикий вопль, затем нецензурная брань (судя по интонациям).
Дверь камеры резко приоткрылась, и в проём задвинулся зверообразный надзиратель. Гневно оглядел подозреваемых и, не сказав ни слова, заехал по почкам крякнувшему от неожиданности Линь Бао.
Серега, спрятавшись за фанерной ширмой, трясся от душераздирающего хохота.
– Вот так всегда, – с грустью констатировал маньяк, когда надзиратель, грозно сопя, удалился. – Мне всю жизнь не везет, особенно с женщинами.
Справив малую нужду, Черкасский сел на узкую скамеечку у стены.
Буддистский монах, по-прежнему, изображал восковое изваяние самому себе.
– А за что его посадили, не знаешь?
– Кого его? – не понял доктор.
– Ну, монаха этого.
– Да в том-то всё и дело, – Линь Бао морщась, потирал поясницу. – Он тут собственно столько и сидит лишь потому, что местные бюрократы потеряли его дело. За что, про что арестовали, никто не знает. Ни начальник милиции, ни прокурор. А выпустить просто так нельзя, за что-то ведь его сюда пять лет назад посадили!
– Да, дела, – немного расстроился Серёга. – Похоже, застрял я тут конкретно.
– А вас за что взяли? – деликатно поинтересовался Линь Бао.
Русский внимательно посмотрел на сумасшедшего докторишку. Странно, но этот старик был чем-то ему симпатичен.
– Говорят, что я гея какого-то убил, – нехотя ответил Серёга. – Застрелил из помпового ружья.
– А вы действительно застрелили?
Странный вопрос. Хотя на осведомителя китаёза явно не тянул и уж тем более на подсадную утку.
– Да никого я не убивал, – честно признался Черкасский. – Ясное дело, глухаря вешают. Я вот в посольство русское с жалобой обращусь и посмотрю тогда на их раскосые mentovskie рожи.
Линь Бао в ответ сочувственно покивал.
– А меня вот за сексуального маньяка принимают, – грустно добавил он.
– То есть, как это принимают? – встрепенулся Серёга. – А разве ты не этот, не местный насильник?!!
– Да какое там, – сокрушённо махнул рукой старикашка. – Я мужскую силу утратил сразу после второй мировой войны.
– Контузило, наверное?
– Ага, в голову.
– Так, а причём тут старушки?
Линь Бао печально вздохнул.
– Вы мне не поверите, но до того как меня по сокращению уволили из Центральной пекинской больницы, я занимался проблемами геронтологии…
– Дегенератами, что ли? – ошарашено спросил русский.
– Да нет, геронтологией, проблемой старения человеческого организма, – разъяснил доктор. – Уйдя на пенсию, я продолжил исследования, но мне нужна была свежая кровь лиц… м… м… моего возраста и желательно женщин…
«Эка завернул, – восхитился Серёга. – Заумно чешет!».
– Но человеческая злоба воистину не знает границ. Одна из старух, у которой я насильно взял анализ крови из пальца, заявила в милицию об изнасиловании. Ну а газетчики.… Сами понимаете, им только дай повод облить кого-нибудь помоями, добыть очередную шокирующую сенсацию…
– Да дела, – снова повторил Черкасский. – Как же тебя поймали?
– О, они спланировали целую операцию, – горько усмехнулся Линь Бао. – Кстати, вы им чуть её не сорвали. Все старушки на фестивале пионов были переодетыми милиционерами. Вот так меня и сцапали…
– Сочувствую, – мрачно буркнул Серёга.
