Кирилл молчал. Дерганый, окончательно успокоившись, взял его под локоть, подвел к окну в торце коридора, через решетку показал на одноэтажный барачного вида домишко в глубине территории:
– Там она. Запомни, я тебе ничего не говорил. Подруге своей доложишь официальную версию про инсульт. Мне головная боль не нужна.
– Что они с ней сделали, Кирилл? – ринулась к нему Катя, как только он вышел на улицу.
Кирилл решил пощадить ее, конечно, не ради медбрата:
– Фотографию у нее хотели отобрать, она стала сопротивляться, Петрович, здешний санитар, случайно не рассчитал силы, короче, удар с ней произошел. Санитара этого уволили вчера.
– Почему все так, Кирилл? – глядя себе под ноги, прошептала Катя.
Кирилл молчал.
Маленький худосочный сторож, сидящий на лавке рядом с дверью морга, поднял на них выцветшие глаза:
– Ну-у, подкинули спозаранку двух пожилых жмуров – мужика и бабу. Ночью отошли, значить.
Оглушенная происшедшим Катя задала неожиданно детский вопрос:
– Что же теперь с ними будет?
Щеки сторожа повело подобием однобокой ухмылки.
– Не бзди, дочка, дурного с ними не будеть. У кого родственники, тех бы-ыстро разбирают. Холо дильников-то у нас на хозяйстве нет, не держим мы холодильников. А для бесхозников два пути. Кой-кого в анатомичку, студентам, стало быть, на вскрытие, остальных в перевозку и в общий котел на прожарку.
Он сделал паузу, ожидая следующего вопроса.
Не дождавшись, продолжил:
– Потом, будьте любезны, пепел в кучу и на удобрения. Плохо ль? Опять-таки для матушки-землицы польза немалая. Мотайте, значится, домой, раз разрешительной бумажки никакой нема.
Видя, что они не уходят, продолжают стоять перед ним как вкопанные, он высморкался в ладонь, тщательно вытер пальцы об штанину.
– Главное, чтоб тута и тута осталось, – ткнул он кулаком в иссохшую грудь, потом пару раз постучал по голове. – У меня, к примеру, – зайдясь утробным кашлем, он вернул пятерню на грудь, – давно все тута выгорело.
Почти у ворот они снова услышали его хрипатый голос:
– Так уж хотите проститься?
Оглянувшись, они, не сговариваясь, кивнули.
– Тогда тараньте чекушку и закуски какой-нибудь, пока я на хозяйстве, а то через час сменщик придет. За углом магазинчик имеется.
Они вернулись, бросили букет на лавку рядом с ним, пошли в магазин.
– Вы куда? – Сергей приоткрыл дверь машины.
– Сторожу за водкой, – ответил Кирилл.
– Выяснили? Кирдык вашей спасительнице?
Кирилл махнул на ходу рукой.
– Вот вам «Пушкин», сукин сын. Ждать вас?
– Нет, Серый, езжай. Мы сами доберемся.
– Точно? Ну как хотите. – Сергей мягко захлопнул дверь и уехал.
Вернувшись, они протянули сторожу чекушку и колбасу. Тот, спрятавшись за угол барака, осушил чекушку залпом, колбасу понюхал через обертку, заботливо опустил в карман, тут же приободрился:
– Ну, пошли. Букет-то возьмите. Букетик зна-атный, чего добру пропадать? – кивнул он на цветы. – Почесть последнюю отдать.
По щербатым ступеням они спустились за ним в полуподвал.
Он по-хозяйски командовал парадом:
– Носы заткните, с непривычки в голову шибануть можеть, следом – в ноги. Мне обмороки ваши тута не нужны. – Громыхнув задвижкой, он толкнул тяжелую, поеденную ржой металлическую дверь, спустился еще на три ступеньки, поманил их рукой, не оглядываясь. – Вот она, Ульрих ваша. Пополудни уж не застали б. Фамилия какая-то… еврейская, что ли…
– Немецкая, – прошептала Катя.
– Ишь ты, за немцем по молодухе, значить, замужем была… чего ж в Германию в свой срок не укатила? Там, слышал, экономика.
На деревянных топчанах лежали два накрытых простынями тела. Одно показалось им совсем маленьким, полудетским. Нащупав Катину ладонь, Кирилл с силой сжал ей пальцы. Сторож откинул край простыни. В тусклом свете двух лысых лампочек в сорок ватт они смотрели в лицо пожилой женщины, таинственно, жутковато улыбающейся чуть приоткрытыми губами. Это было лицо незнакомой женщины. Полумрак не мог так нещадно обманывать их – это была не Берта. Заметив на висках жертвы два небольших кровоизлияния, оба подумали: «Наверное, от электрошока».
– Это не она, – громко сказала Катя.
– Дык, многие так думають, когда столкнуться, бирку-то на ноге не обманешь. – В голосе сторожа просквозила обида. – Бирку гляньте, Ульрих, точно.
– Нет, дед, это не она. Эскулапы что-то напутали. – Кирилл сорвал с многострадального букета целлофан, положил цветы умершей на грудь. Розы и ирисы, не успевшие упасть на пол, причудливым веером обрамили загадочно улыбающееся чужое лицо. – Пойдем, – сказал он Кате.
День на выходе из подвала брызнул им в глаза прозрачной, неожиданно яркой чистотой. Птицы заливались, словно весенним утром. Больничные ворота были распахнуты. У дверей приемного отделения сдавала задним ходом машина «скорой». Из кабины гремело «Авторадио». Растворив задние дверцы, на землю спрыгнул плотного вида санитар, развернувшись спиной к автомобильному нутру, потянул на себя носилки с пристегнутой ремнями очередной больничной жертвой. В глубине машины ему подсоблял смачно матюгающийся напарник.
– Через центральный вход больше не прокатит, – шепнул Кирилл Кате, – охранник наверняка вернулся. Попробуем через приемное, пока они пациента выгружают.
Им удалось проскользнуть мимо занятых пациентом санитаров. По боковой лестнице они взметнулись на второй этаж. Там был запасной вход в отделение. На двери со стороны лестницы висел амбарный замок. «Полный тупик», – отчаялась Катя. Кирилл со злостью дернул замок, тот неожиданно легко хрястнул и остался у него в руке. «Сплошная бутафория», – с усмешкой заметил Кирилл. Они приоткрыли дверь, обзор коридора в щель был хорошим. Вскоре им повезло: послышался нарастающий дребезжащий звук – знакомый медбрат вез мимо по гулкому коридору пустую каталку.
Кирилл поймал его за рукав, затащил за дверь на лестничную площадку.
– Опять вы? – обалдел тот от неожиданности.
– В морге не Ульрих.
– А кто? – Медбрат снова задергался всем телом. – Ошибка исключена. – И вдруг завелся: – Да кто вас впустил?! Все, достали, охранника вызываю.
Кирилл вырвал у него телефон:
– Деньги отрабатывать положено. Ты Ульрих нам предоставь, живую или мертвую, без кипиша, по-тихому.
– Меня уволят к едрене фене из-за ваших пяти штук.
– На, возьми еще. – Кирилл сунул ему в карман еще одну пятитысячную купюру.
– Ладно, ждите. Одиночки проверю, может, там.
Его торопливые шаги удалялись в глубь коридора, пока совсем не стихли.
