Советы по поводу использования той или иной лексики нередко несут на себе отпечаток личных пристрастий. Уильям Странк и Элвин Уайт в своей книге «Элементы стиля» сформулировали ряд правил подбора слов. Шестнадцатое из них гласит: «Отдавайте предпочтение конкретному перед общим, определенному перед туманным, предметному перед абстрактным»{237}. В качестве примера Странк и Уайт приводили следующие два предложения, первое – конкретное по содержанию, а второе – более общее: «Дождь шел ежедневно на протяжении целой недели» и «Наступил период неблагоприятной погоды». Однако такой совет отражает пристрастия сенсориков. Они и в письменной, и в устной речи описывают то, «что есть», и делают это самым прямолинейным образом, стараясь всячески застраховаться от любых недоразумений. Их тексты изобилуют фактами, деталями и перечнями, а также сравнениями. В отличие от них интуиты, которые обычно описывают то, что «могло бы быть», чаще используют аналогии, метафоры и обобщения, придающие их прозе многосложный смысл, читаемый «между строк».
Что же касается самого творческого процесса, то писатели-интуиты, как правило, первым делом набрасывают грубый черновик, обозначая основные темы произведения, а затем уже возвращаются к началу и по новой проходят весь текст, наполняя его деталями и шлифуя фразы. «Создание первого варианта рукописи – тяжелейший труд и нередко глубоко разочаровывающий, так как процесс сочинительства отнюдь не быстрый и не ровный, многое получается совсем не так, как хотелось бы»{238}, – говорил Миченер. В отличие от интуитов сенсорики предпочитают с самого начала включать в произведение множество деталей, уделяя внимание грамматике и по ходу редактируя текст. Хемингуэй, например, занимался редактированием каждое утро. Писателям-сенсорикам не помешало бы воспользоваться посторонней помощью для «отсеивания фактов, к делу не относящихся, от фактов нужных», а интуитам – для того, чтобы не «увязнуть в поиске оригинального подхода»{239}.
Экстраверты часто пишут так, как говорят. Они прирожденные рассказчики. На начальных этапах написания произведения они, возможно, сочтут полезным обсудить свою идею с другими. Им нелишне будет изложить свои слова на бумаге – так они смогут увидеть ход своих мыслей. Но писательство – одиночный вид деятельности, а отсутствие компании может превратиться для экстравертов в настоящую пытку. Некоторые прибегают к добровольному отшельничеству, запираясь на ключ в надежде повысить производительность труда. Однако нельзя забывать, что длительные периоды одиночества истощают энергию экстравертов.
В отличие от них интроверты подпитываются энергией как раз в одиночестве, рефлексируя. Вдохновение они черпают изнутри и пишут об обретенном в воображении опыте, как если бы они все пережили в реальности. Способность интровертов сбегать в свой внутренний мир помогает им спокойно проводить время наедине с собой и писать, даже если они при этом находятся в битком набитом кафе. Герои интровертов также склонны к интроспекции и часто говорят, как бы произнося некий внутренний монолог. Джером Дэвид Сэлинджер, автор книги «Над пропастью во ржи», сам был человеком очень замкнутым и успешно использовал упомянутый прием для выражения мыслей своего главного героя Холдена Колфилда. Когда интроверты располагают достаточным количеством времени, они обычно пишут лучше, чем говорят. «Я мыслю как гений, пишу как выдающийся писатель и говорю как дитя»{240}, – признавался Владимир Набоков.
Писатели-логики «склонны организовывать свой текст в четкие категории и фокусироваться на его понятности до такой степени, что забывают о необходимости поддерживать у аудитории интерес»{241}, в то время как писатели-этики, «стремясь удержать внимание читателей, временами прибегают к чрезмерным преувеличениям»{242}.
Странк и Уайт напутствовали литераторов: «расположите себя где-нибудь на заднем плане» и «пишите так, чтобы привлечь внимание читателей к духу и содержанию произведения, а не к настроению и состоянию автора»{243}. Для писателей-логиков это лишний совет, так как они и без того сами отстраняются от происходящего и удаляют следы собственных эмоций. А писателей-этиков этот совет лишит того, в чем они наиболее успешны. Ведь их сила как раз и состоит в самовыражении, в раскрытии чего-то глубоко личного, пусть и в форме сплошного потока эмоций. Этики предпочитают использовать в описаниях личные местоимения: «я», «меня» и «мне». Вспомните: «Я напиваюсь допьяна из чаш жемчужных дней», «Дважды жизнь моя кончилась раньше конца», «Раз к Смерти я не шла, она ко мне явилась в дом» – все эти стихотворения Эмили Дикинсон глубоко личные. Этики часто используют такие фразы, как «Если ты хоть немного на меня похож…», «Я чувствую, что…» и «По своему опыту я знаю…». Они воплощают себя не только в своих героях, но и в своих объектах и даже в своих словах. Для писателей-этиков история, рассказанная в произведении, – это их глубоко личная история.
Представьте себе любовное письмо, начисто лишенное эмоций, или годовой отчет, брызжущий радостью и любовью или изнывающий от горя. Оба текста явно написаны не так, как принято делать в соответствующих случаях. Мы все – а не только логики – обладаем способностью мыслить и все – как и этики – способны чувствовать. Вместе с тем хороший баланс между мыслями и чувствами никому не повредит. При составлении личного послания логикам следует напоминать себе о необходимости учитывать чувства их адресата. Этики же добьются в бизнес-корреспонденции большего успеха, если постараются опустить рассказ о своих личных переживаниях. Ключ к успеху – понимание того, какой стиль подходит для каждого конкретного случая и как можно добиться желанного баланса.
Баланса нужно добиваться не только между логикой и этикой, но и в других парах предпочтений, в том числе между рациональностью и иррациональностью. Писатели-иррационалы, например, стремятся доносить до аудитории информацию, которую они собрали, в неизменном виде: «Сегодня тепло и солнечно». Писатели-рационалы же склонны делиться не информацией, а своими суждениями, составленными на ее основе: «Сегодня – лучший день этого года! Тебе обязательно нужно выйти погулять». Рационалы любят намечать себе план, следовать ему, писать короткими предложениями и подчищать «хвосты», прежде чем подвести окончательный итог, и стремятся делать все своевременно, чтобы уложиться в срок. Они мастера по части разработки сюжета и структуры произведения, однако нередко их книга заканчивается, как только они доходят до момента подведения «итогов». Рационалам также следует напомнить о необходимости не останавливаться на первом же варианте произведения, а совершенствовать его дальше и редактировать снова и снова – только так рождается поистине красивая, эффектная проза.
Что же касается писателей-иррационалов, то они беспрерывно собирают все новую и новую информацию, чтобы так же беспрерывно видоизменять и переделывать свои произведения. Хемингуэй в рассказе «Смерть после полудня» отмечал, что, когда слишком долго ждешь начала, уже «не столько хочется писать о том, о чем собирался, сколько хочется продолжать изучать это»{244}. Временами иррационалам действительно бывает трудно начать писать, потому что они чересчур увлечены сбором информации. Нередко, как только они начинают один проект, тут же погружаются в следующий. При этом они не удосуживаются составить хотя бы краткий общий план, предпочитая писать извилистыми предложениями с нелинейными сюжетными ходами, позволяя героям своими поступками менять направление повествования. «Я начинаю мириться с этим и жду, когда случится то, что должно случиться само собой»{245}, – говорил Хемингуэй. И поскольку иррационалы не испытывают особой потребности поставить точку в своем проекте, они охотно оставляют вопросы без ответа – прием эффективный, только если история и без того понятна и хорошо разработана.
