Иван понимал, что все это отговорки. Когда решение принято, идут напролом, ни в чем не сомневаясь. Но было еще кое-что. Вспомнив о «поместье» Зотовых, он снова подумал об Алексее и Миле. Тогда в лесу Мила сказала Гале, что Алексей тоже «сходил налево и попался». Но как бы то ни было, Зотовы остались вместе. И дело было не в ребенке и не в чувстве долга. Мила, похоже, действительно простила. А Лешка… Он никогда не был бабником, в этом они с ним похожи. Значит, это была ошибка? Если бы он действительно полюбил другую женщину, смог бы оставаться с Милой? А если бы смог, стерпела бы это Мила? Опять же, насколько он мог судить, нет. По крайней мере, они не смогли бы притворяться перед всеми вполне благополучной парой. Да и не стали бы.
Он нагромождал вопросы один на другой, стараясь не думать, зачем он это делает. Впрочем, и думать было ни к чему. И так все ясно. Что, если и его чувство к Жене — просто наваждение? Схлынет — и останется Галя. Галя, которую он сейчас просто не может выносить. С которой было так хорошо раньше. Сейчас Женя заслонила все, но что будет, когда… Что будет, если это безумие пройдет? Иван не мог ответить. И поэтому не мог решиться ни на что.
Когда-то Галя сказала, что ей кажется, будто они живут в разных мирах. Теперь и Иван считал так же. Они спали в одной постели, стараясь даже случайно не коснуться друг друга, сидели, глядя в разные стороны, за одним столом, но это была только видимость. На самом деле они были далеко друг от друга. А между ними — бедная испуганная девочка, не понимающая, что происходит. Галина, вопреки опасениям Ивана, ни о чем не спрашивала и не пыталась выяснять отношения. Она как будто молча ждала чего-то.
В полвторого решено было сделать перерыв и сходить перекусить. Но осуществиться этому приятному намерению помешал Бобров, который влетел в кабинет, вытирая платком вспотевшую лысину. От ярости он разбрызгивал искры и адреналин.
— Что, рисуете, работнички? Вы бы лучше на деле так работали, как у вас в бумажках придумано. Писари хреновы!
— Павел Петрович…
— Логунов и Малинин — по коням, машина ждет. Алексей, рисуй дальше, завтра с тебя начну проверку… подвигов. — Бобров налил из графина стакан воды, выпил залпом и поморщился. — Хоть бы воду поменяли! Что за… грязнули!
— Пал Петрович, на что едем? — Иван охапками кидал дела в сейф.
— Хирург ваш проснулся. Еще одна красивая блондиночка с перерезанным горлом. Мальчишки во дворике нашли.
Все трое хором выругались.
Выйдя из подъезда, Иван с Костей натолкнулись на неожиданное препятствие. Машины сотрудников ГУВД и ФСБ, служебные и личные, стояли по всей Захарьевской не вдоль тротуара, а поперек — чтобы больше влезло, оставляя пешеходам узенькую тропинку, на которой вдвоем никак не разойтись. Впереди медленно и плавно вышагивала девица, вкладывая в походку «от бедра» всю себя. Нет, даже не «от бедра», а «от плеча». Атласная лиловая юбочка была такой короткой, что, если бы под ней были трусы, они должны были бы торчать на всеобщее обозрение. Выше пояса на девушке болтался какой-то сиреневый лоскуток с тесьмой вместо спинки.
Обойти ее было невозможно, попросить посторониться не приходило в голову. Да и куда посторониться? Наконец впереди показался просвет между машинами. Обгоняя девушку. Костя громко кашлянул прямо у нее за спиной. Она вздрогнула, да так, что грудь едва не выскочила из рискованного, по самые соски, декольте «майки».
— Что ж ты, милая, пужаешься? — фарисейским тоном поинтересовался Костик. — Так и протез потерять можно.
Девица покраснела, как рак, и оказалось, что она может двигаться даже очень быстро: через пару секунд ее уже не было видно. Наблюдавший эту сцену водитель Коля умирал от смеха.
— Зачем же ты так с дивчиной? — спросил он, отсмеявшись.
— А затем, — вместо Кости мрачно ответил Иван, усаживаясь на переднее сиденье, — что разоденутся, как бляди, а потом обижаются, когда всякие маньяки их насилуют. А то, глядишь, и убивают немножко.
Ехать было недалеко, минут через десять Иван с Костей уже заходили в крохотный грязный дворик-закуток на Стремянной. На земле, у низкой лавочки, занозистой доски на кирпичных подпорках, лежало нечто, прикрытое простыней. Фотограф собирал аппаратуру, эксперты о чем-то переговаривались вполголоса. Следователь пристроился на краешке скамейки, сдвинув ноги так, чтобы не влезть в лужу крови, и заканчивал писать протокол. Увидев оперативников, он встал и подошел к ним.
— Так, Иван Николаевич, вы уже к закрытию успели. На девочку хотите посмотреть? А то увезут сейчас.
Смотреть на девочку Ивану совсем не хотелось, но он все-таки откинул простыню. Все то же лицо. Только если Литвинова и Ремизова были ровесницами, а Колычева постарше, то эта — совсем молоденькая. Действительно девочка. Худенькая, стройная. Короткая красная блестящая юбка, белая кофточка, весь перед которой превратился в бурый панцирь.
— Сколько ей?
— Восемнадцать. Выглядит моложе, как школьница. Вот ее паспорт, посмотрите. Больше в сумке ничего интересного. Деньги, ключи, сигареты, косметика, пара презервативов.
— Опять проститутка, — поморщился Иван.
— Не обязательно. Сейчас и приличные девочки их в сумках носят. Как в рекламе: разумный выбор — разумный человек.
Иван пролистал паспорт. Ступальская Алиса Павловна, не замужем, прописана в Питере, на Зверинской улице.
— Андрей Ильич, в двух словах, а?
— В двух можно. Пока ребята с обхода не вернулись. Вот только сесть вам некуда. — Калистратов порыскал глазами по дворику.
— Ничего, постоим.
— Ну вот. Двор, сами видите, какой. Из него выйти можно или через подъезд, но обычно он, как мне сказали, закрыт, или вон через ту щель в соседний двор и в подворотню. Окна, сами видите, сюда не выходят, только с лестницы. И… как их, бранд… Ну, глухие стены. Ночью здесь неизвестно зачем горит лампочка. Жуткое местечко.
— И что это ее сюда занесло? — Костик подошел к узкому проходу в соседний двор, заглянул.
— Пацаны играли в том дворе, забрались сюда и нашли. Стали орать, позвали взрослых, те позвонили по «02».
— Вань, иди сюда! Смотри-ка! — Костя поднял из лужи что-то маленькое, блестящее и на ладони протянул подошедшему Ивану.
— Кажется, шляпка от заклепки. И морда какая-то. Медуза Горгона.
— У меня у самого такая морда есть, — Костя возбужденно размахивал руками. — Может, помнишь, года три назад везде навалом было черных джинсов, мягких таких — якобы «Версаче», а на самом деле турецкая дрянь. Так вот заклепки у них на соплях держатся, я уже три потерял, хотя ношу редко.
— Тот, которого видели зимой, был в черных брюках. Андрей Ильич, смотрите, — Иван протянул ладонь Калистратову, — лежала в луже, но чистенькая, значит, недавно. Костя говорит, от черных джинсов — поддельного «Версаче».
— Да, промухала экспертиза. Молодец, Константин, глазастый. — Следователь положил заклепку в пакетик. — Что я вам еще не рассказал? Смерть наступила между часом и двумя ночи. Как всегда — нажатие на сонную и тонкий глубокий разрез. Судя по положению трупа, девушка сидела на скамейке, нагнувшись вниз. Но самое интересное вот что. Убийца, похоже, сидел с ней рядом, справа. Левой рукой, сзади, он надавил ей на левую же сонную артерию, а правой, спереди, ее разрезал. Таким образом, кровь на него если и попала, то только на руки. А может, и вообще не попала. Помните заключение по Колычевой?
