Беспокойство заставило присоединиться к революционной партии всех тех, кто, не разделяя ее заблуждений, был привязан к конституционным принципам, а также всех, кто был заинтересован в соблюдении не самих доктрин революции, а того, что было совершено под их влиянием.
Именно вследствие этого, а не благодаря действительной привязанности к его личности, Бонапарт нашел некоторых сторонников вне армии, а также вернул себе большинство приверженцев, которых он имел в ней, потому что, возвысившись вместе с революцией, они были соединены разного рода узами с ее вождями.
Нельзя скрывать от себя того, что, как бы ни были велики преимущества легитимизма, он также может вести к злоупотреблениям. В этом отношении сложилось твердое мнение, потому что в течение двадцати лет, предшествовавших революции, направление всей политической литературы сводилось к стремлению ознакомить с этими злоупотреблениями и преувеличить их. Немногие лица умеют оценить выгоды легитимизма, потому что они могут сказаться лишь в будущем, но всех поражают злоупотребления его, потому что они могут давать о себе знать в любую минутуобнаруживаясь по всякому поводу. Кто за последние двадцать лет потрудился задуматься над тем, что правительство не может быть прочно, если оно не легитимно, что, открывая всем честолюбцам надежду на ниспровержение его с целью его замены другим, оно постоянно находится под угрозой и носит в самом себе зародыши революции, всегда готовой разразиться? К несчастью, в умах сохранилось представление, что легитимность, обеспечивая государю сохранение короны независимо от того, как он правит, в то же время позволяет ему стать над всеми законами.
При подобном расположении умов, обнаруживающемся сейчас у всех народов, и в эпоху, когда люди оспаривают, изучают и анализируют все, особенно все относящееся к политическим предметам, возникает вопрос, что же такое легитимность, откуда она происходит и что ее создает.
В те времена, когда религиозные ощущения были глубоко запечатлены в человеческих сердцах и могущественно действовали на умы, люди могли думать, что верховная власть имеет божественное происхождение. Они могли верить, что династии, возведенные покровительством неба на троны и его волею сохранившие их, царствуют по божественному праву. Но в эпоху, когда от этих чувств едва сохраняется легкий след, когда религиозная связь если и не порвана, то во всяком случае сильно ослабела, люди перестали верить в подобное происхождение легитимной власти.
Теперь общее мнение сводится к тому, — и тщетны были бы все старания его ослабить, — что правительства существуют исключительно для народов; необходимым следствием такого взгляда является представление, что легитимна такая власть, которая лучше обеспечивает их счастье и спокойствие.
Но отсюда вытекает, что единственной легитимной властью является та, которая существует в течение долгого ряда лет; и действительно, эта власть, укрепленная уважением, которое внушается воспоминанием о прошедших временах, привязанностью, которую люди естественно испытывают к роду своих господ, и давностью владения, которая в глазах всех людей обосновывает право на него, потому что, согласно законам, на ней основывается и частная собственность, эта власть реже всякой другой подвергает судьбу народов гибельным случайностям революции. Поэтому самые важные их интересы заставляют народы оставаться у нее в подчинении. Но если, к несчастью, создается такое представление, что злоупотребления этой власти перевешивают предоставляемые ею выгоды, то на легитимность начинают смотреть как на пустой призрак.
Что же требуется для того, чтобы внушить народам доверие к легитимной власти, чтобы сохранить за ней уважение, которое обеспечивает ее прочность? Достаточно, но вместе с тем и необходимо сделать ее такой, чтобы были устранены все основания к страху, который она может внушить.
Государь не меньше своих подданных заинтересован в подобном устройстве власти, потому что абсолютная власть была бы теперь одинаково тяжелым бременем как для того, кто ее осуществляет, так и для тех, к кому она применяется.
Перед революцией власть во Франции была ограничена древними учреждениями; на нее воздействовали органы судебного сословия, духовенства и дворянства, составлявшие существенные ее элементы, которыми она пользовалась для управления. Теперь эти учреждения разрушены, эти великие средства управления уничтожены. Надо найти новые, которые общественное мнение не отвергало бы, и следует даже, чтобы они соответствовали его стремлениям.
Некогда авторитет религии создавал поддержку верховной власти; но сейчас, когда религиозное безразличие проникло во все классы и стало всеобщим, она в этом отношении бессильна. Поэтому верховная власть может найти поддержку лишь в одном общественном мнении, а для этого она должна действовать в согласии с ним.
Она получит эту поддержку, если народы увидят, что правительство, обладающее неограниченной властью для обеспечения им счастья, не в состоянии предпринять ничего, что противоречило бы этой задаче. Но для этого они должны быть уверены, что в его действиях не может быть никакого произвола. Их веры в его добрую волю недостаточно, потому что они могли бы опасаться, что она изменится или что власть ошибется в средствах. Недостаточно, чтобы доверие основывалось на добродетелях или больших достоинствах государя, тленных, как и он сам; оно должно покоиться на постоянных учреждениях, и даже больше того: бесполезными окажутся и сами учреждения, способные по своей природе обеспечить благоденствие народов; они не внушат им никакого доверия, если не будет установлена та форма правления, которая по взглядам нашего века считается единственно пригодной для достижения такого благоденствия.
Все желают гарантий, желают их для государя, желают их и для подданных. Но считалось бы, что эти гарантии отсутствуют:
Если бы личная свобода не была охранена законом от всякого посягательства.
Если бы свобода печати не была вполне обеспечена и если бы законы не ограничивались каранием лишь ее преступлений.
Если бы судебное сословие не обладало независимостью и не составлялось из несменяемых членов.
Если бы судебная власть предоставлялась в некоторых случаях административным или каким-нибудь иным органам, кроме судов.
Если бы министры не несли солидарной ответственности за осуществление порученной им власти.
Если бы в советы при государе входил кто-нибудь, кроме ответственных лиц.
Наконец, если бы закон не являлся выражением совокупной воли трех раздельных властей.
В древних и многочисленных обществах, в которых знания развиваются по мере роста потребностей, а страсти растут вместе со знаниями, необходимо, чтобы государственные власти соответственно увеличивали свою силуа опыт показал, что при их разделении они укрепляются.
Эти взгляды распространены сейчас уже не только в одной какой-нибудь стране. Они разделяются почти всеми. Повсюду требуют конституции, всюду ощущается потребность учредить ее в соответствии с большим или меньшим развитием гражданского общества, и повсюду ее подготовляют. Конгресс отдал Геную Сардинии, Лукку испанской инфанте Марии Луизе, вернул Неаполь Фердинанду IV и провинции Папской области папе лишь под условием введения в этих странах того порядка, который требуется или определяется их современным состоянием.
