Франсуаза, сорок пять лет, секретарша, она тоже боится в один прекрасный день оказаться безработной, это так страшно, она не знает, до чего она могла бы дойти, она понимает: «Естественно, когда у тебя дети…» Она прочла статью в «Ле паризьен». У нее на работе только об этом и говорят. Она подарит мою книгу мужу.
Жан-Кристиан, семьдесят один год, пенсионер. «Пустой треп это все; кто действительно хочет, тот работу найдет. Что угодно будет делать, но работать. Хоть грузчиком».
Вокруг меня свистят. Попадись мне однажды этот Жан-Кристиан, я запихну ему в задницу свою платежку из «Фармацевтических перевозок». Козел. Ну да ладно.
Я нахожу глазами Жерома. Он смеется. Он понял.
Телевидение, газеты, и сюжет заканчивается анонсом выхода моей книги: «Душераздирающее свидетельство, которое обязательно заставит задуматься политиков». Пока что у меня не было издателя, но вот уже пять минут, как я уверен, что с этим никаких трудностей не возникнет.
Начиная с этого момента я – самый знаменитый безработный Франции.
Пример.
Неприкасаемый.
Я потягиваюсь. Глубоко вздыхаю.
Болту и Бебете придется искать работу где-нибудь в другом месте.
Я встаю, собираюсь потребовать встречи с директором.
Теперь, если со мной что-нибудь случится, администрации тюрьмы мало не покажется. Придется обеспечить мне защиту. Я знаменитость.
Теперь меня следует приравнять к тем, кто провернул крупную биржевую аферу: имею право на отделение для особо важных.
40
Обычно Люси сразу же достает свои папки и листочки, десятки листочков с заметками, написанными ее красивым прямым почерком. А сейчас – ничего, она сидит неподвижно, уставившись в столешницу. Ее ярость бурлит с сумасшедшим напором. Не будь я ее отцом, она немедленно влепила бы мне пощечину.
– Будь ты обычным клиентом, папа, я бы сказала, что ты грязная скотина.
– Я твой отец, и ты мне только что это сказала.
Люси очень бледна. Я жду. Но она ждет тоже. Я кидаюсь вперед:
– Послушай, я должен тебе объяснить…
Ей только этого и надо. Спусковой крючок, одно слово, и ее понесло, вся ее ярость изливается потоком.
Отдельные выдержки:
«Это предательство. То, что ты сделал, – это самое отвратительное из всего, что ты мог придумать. Я не хотела брать на себя твою защиту. Ты самым жалким образом сыграл на моих чувствах, и я уступила шантажу. С тех пор я работаю день и ночь, чтобы мы вышли на процесс в наиболее выигрышном положении, а ты за моей спиной пишешь свои хреновы мемуары и отсылаешь их в прессу. Яснее ясного, что тебе плевать на мою профессию, тебе плевать на мою работу. Тебе плевать на меня лично. Ведь тебе потребовалось время, чтобы написать все это! Дни, а то и недели, те самые дни и недели, когда мы регулярно виделись и разговаривали. И ты мне ничего не сказал. Ты все устроил исподтишка. То есть именно так, как если бы ты хотел выставить меня на посмешище. Но дело даже не в этом. Ты поступил так, потому что в твоих глазах я ничего не значу. Я просто винтик. Сент-Роз больше не желает работать по твоему делу. Он меня послал. Он сказал: „Ваш клиент опасней, чем присяжные, он как свободный электрон, вы не справитесь, лучше бросьте“. Судья спрашивает меня, на кого я надеюсь оказать давление: на него или на присяжных, предавая дело столь широкой огласке. Он сказал: „Мэтр, вы мне дали слово, что следствие сможет идти в спокойной атмосфере, и вы только что нарушили наш договор. Впредь я буду знать, как с вами разговаривать“. Ты меня дискредитировал. И мама… Ну конечно, она тоже ничего не знала. Заметь, узнала она быстро: с семи часов утра толпа журналистов обосновалась у нее под окнами и начинает голосить, стоит ей отодвинуть занавеску. И у нее нет никакой надежды, что они отстанут. Телефон разрывается. И ей придется терпеть это месяцами. Браво, ты всем упрощаешь жизнь. Но я полагаю, ты доволен, ты же получил, что хотел: свой бестселлер. Ты мечтал стать звездой? Браво, дело сделано. На свои гонорары ты сможешь нанять адвоката, которому будешь срать на голову сколько пожелаешь. Потому что лично я сыта по горло твоим свинством».
Конец цитаты.
И конец разговора.
Люси хватает свою сумку, яростно стучит в дверь, которая тут же распахивается, и исчезает не обернувшись.
Так оно и лучше.
После такого потопа все мои попытки что-либо объяснить ни к чему бы не привели.
И что, в конце-то концов, я смог бы сказать в объяснение? Разве я мог бы сказать: «Меня ждет судебный процесс, в результате которого я рискую окончить жизнь в тюрьме, и огромная сумма денег на тайном счете, которую у меня все меньше и меньше шансов передать своим дочерям, потому что люди, которые хотят ее вернуть, оказались куда более злыми и куда более могущественными, чем я мог вообразить»?
Сказать ей, что я действительно всего этого не предвидел?
Блин, я не гангстер, я просто стараюсь выжить!
Как Люси будет меня защищать, если узнает, что я слетел с катушек, что я попытался сбежать с черной кассой нефтяной компании? К тому же я выбрал налоговый рай, название которого не могу при ней произнести: это на Карибах, в Сент-Люси, да она меня на куски порвет!
Эти деньги, если мне удастся сохранить хоть малую долю, я отдам дочерям в день, когда мне вынесут приговор.
Такова моя единственная цель. Мне не избежать сурового наказания. Я сдохну здесь. Но, по крайней мере, у них будет немного денег, если мне удастся им их сберечь. И они смогут делать с этими деньгами что пожелают – я буду мертв.
Мертв заживо, но, скорее, просто мертв.
Николь не приходила почти месяц. Со всеми этими историями в прессе, телепередачами и прочим ей и так было чем заняться. Но главное, я так думаю, Николь на меня сердится.
Персональная камера. Защита. Телевизор только тогда, когда мне хочется. Включаю канал «Евроньюс»: «…Двадцать пять управляющих спекулятивных фондов положили в карман по четыреста шестьдесят четыре миллиона долларов каждый за один только год…» Переключаю на «LCI»[27]: «Таким образом, государственная поддержка позволила предприятиям уволить в этом году около 65 тысяч человек». Выключаю. Я хоть немного отдыхаю впервые за долгое время. У меня такое ощущение, что я здесь уже много лет, хотя прошло всего несколько месяцев.
Меньше шести.
Шестидесятая часть того, чем я рискую.
Журналисты – ловкачи. Вчера один заключенный незаметно передал мне записку: финансовое предложение за эксклюзивное интервью. На следующий день я снова его встретил. И расспросил. Он ничего не знает, просто получил сто евро за то, что вручит мне записку, а передал ее другой тип, который знает не больше его самого. Одна только эта бумажка должна стоить тысячу с учетом ее пересылки. Иными словами, для СМИ я – перспективное вложение. В прессе уже появились другие отрывки моей истории. Но тот, кто получит интервью, сорвет куш. Я отправил ответ: пусть предложат цену. На самом деле, какова бы ни была цена, я это интервью дам, но больше ничего не хочу делать, пока не повидаю Люси.
