Я не двигаюсь. Жду.
– Объясните-ка, господин Деламбр.
– Насчет денег я ваше предложение услышал. Но хотелось бы услышать, что мне предлагается делать со списком контактов вашего клиента. Списком лиц, которым эти фонды предназначались. С банковскими реквизитами счетов, на которые они ожидают поступления заслуженного вознаграждения за услуги, оказанные вашему клиенту. Там полный набор: французские вице-министры, иностранные министры, эмиры, бизнесмены… Хотелось бы знать, что мне делать со списком, потому что вы об этом не упомянули.
Фонтана очень раздражен. Но не только из-за меня. Его клиент не все ему рассказал, и его это здорово нервирует. Он стискивает зубы:
– Мне потребуется весомое доказательство для моих клиентов. Копия вашего документа.
– Я перешлю вам первую страницу. Все лежит в нете. Скажите, на какой электронный адрес отправить.
Я снова заронил сомнение. Фонтана – человек осторожный. Он наведет справки. Если я сказал правду, его клиенту придется обращаться со мной крайне осторожно. На данный момент я выиграл отсрочку.
– Хорошо, – произносит он наконец. – Думаю, мне надо будет переговорить с нашим клиентом.
– Мне это кажется прекрасной мыслью… Обсудите с ним.
Я двигаю свою последнюю пешку. Широко улыбаюсь, исполненный несокрушимой уверенности в себе:
Фонтана не успевает и шевельнуться, как я уже встаю.
Иду по коридору.
Ноги как ватные.
Через два, максимум через три дня Фонтана поймет, что я блефовал.
Он придет в ярость.
Если моя новая стратегия не даст результатов в течение двух дней, Бебета и Болт заработают состояние: цена за мои кишки, вываленные на бетон прогулочного двора.
39
Первый день – ничего.
Во время моих перемещений я с опаской поглядываю на Болта. Для него я не существую. Он не получал никакого приказа в отношении меня. Сегодня я еще жив.
Не терять надежды.
Все должно получиться. Все должно получиться.
Второй день – ничего.
Бебета таскает железо в спортзале. Он откладывает гантели, чтобы поднять руку, приветствуя меня: головой он этого сделать не может, раз она занята чем-то другим.
У него все на виду. Он не получал никакого приказа на мой счет.
День тянется медленно, Жерому хочется поговорить, но он понимает, что сейчас не время.
Я только раз выходил из камеры. Пытаюсь сторговать нож у одного знакомого. Я хочу иметь возможность защищаться, даже если не уверен, что сумею это сделать, когда понадобится. Я не могу предложить в обмен ничего, что его бы заинтересовало. И возвращаюсь в камеру ни с чем.
Я перестаю есть. Не голоден.
Только это и вертится у меня в голове. Все должно получиться. Завтра будет новый день.
Я цепляюсь за это.
Третий день. Последний.
Я не вижу ни Болта, ни Бебету.
Это добрый знак.
Вообще-то, я знаю, где можно их найти. Мне не очень хочется с ними пересекаться, но, не видя их, я испытываю еще большую тревогу. Я обхожу все места, где они бывают. Такое впечатление, что я хожу по стеночке. Ищу старшего прапорщика Мориссе и вспоминаю, что он уехал на несколько дней. Кто-то из его приятелей умирает. Он дежурит у его изголовья.
Возвращаюсь к себе в камеру и больше не выхожу.
Если я им понадоблюсь, пусть приходят за мной сюда.
Я начал потеть с раннего утра.
Уже полдень.
Никаких новостей.
Завтра я буду мертв.
Почему ничего не получилось?
А потом наступает час дня.
Первый канал.
Мое лицо в первом блоке новостей. Фотокарточка с какого-то доисторического документа, не знаю, где они ее откопали.
Тут же двое заключенных, потом трое, четверо устремляются в нашу камеру, чтобы посмотреть продолжение выпуска. Они хлопают себя по ляжкам. Остальные шипят: «Ш-ш-ш-ш!» – чтобы лучше слышать комментарии. Маленькая бомба.
Журналист заявляет, что сегодня утром «Ле паризьен» опубликовал целый разворот, посвященный мне, моей истории, с фотомонтажом первых страниц рукописи, которую я им прислал. Они выбрали самые лучшие. Я сообщаю о выходе книги, в которой рассказываю свою историю.
Как у Селина[26]: волнующее свидетельство жертвы кризиса. Яркий пример.
Перечень фактов. Деламбр. Это я. Один из заключенных восхищенно хлопает меня по спине.
Деламбр: пожилой безработный в поисках места. Его жизненный путь, история, счастливые годы, безработица в конце карьеры, чувство несправедливости, годы безрезультатных усилий, схождение в ад, унижение в глазах детей, надежда вновь поступить на работу, которая каждый раз оборачивается разочарованием, сползание в нужду, впадение в депрессию. Захват заложников – жест отчаяния.
Мораль сей басни: он рискует получить тридцать лет тюрьмы.
Франция приходит в волнение. Мое свидетельство расценивается как «душераздирающее».
Архивные кадры. Несколько месяцев назад: штаб-квартира «Эксиаль-Европы», заполненный полицейскими паркинг, мигалки, целые и невредимые заложники в серебристых одеялах и захваченный человек, спеленутый, которого несут бегущие люди, – это я. В камере заключенные вопят от восторга. «Ш-ш-ш!» – снова шипят другие.
Приглашенный аналитик. Социолог, который рассказывает об угнетенном состоянии служащих. Социальная жестокость. Система, которая подавляет, лишает стимула, толкает на крайности. Ощущение тех, кто послабее, что только сильные преуспевают. Представители старшего поколения – первые кандидаты на вылет. Он задает вопрос: «В две тысячи двенадцатом году у нас будет десять миллионов пожилых. Это десять миллионов вылетевших с работы?»
Мой жизненный путь становится примером, моя безработица – моей трагедией, социальным явлением.
Отличная работа.
Фонтана – в задницу.
Я позволяю поцеловать себя в шею заключенному, до жути гордому тем, что у него в приятелях звезда малого экрана.
Экспресс-опросы. Комментарии людей: Ахмед, двадцать четыре года, разнорабочий. Он понимает, он всем сердцем со мной, он прочел статью в «Ле паризьен». Он прочтет мою книгу. У него на работе только об этом и говорят. Безработный в тюрьме из-за безработицы. «Это недопустимо. Разве мало уже самоубийств?»
