Книга Охотницы - Элизабет Мэй

— Что произошло между вами двумя?

— Ничего хорошего.

— Это я и так поняла. Ты не ответил на мой вопрос.

— Я редко отвечаю. — Я продолжаю молча смотреть на него, и он говорит: — Скажи, что ты думаешь. Высказывайся.

Я так устала от игр Киарана, от его уклончивых ответов. Устала от того, что мной манипулируют.

— Твоя клятва ничего не значила, ты позволил baobhan sìth жить.

— Необходимость, Кэм. Это был первый урок, который я тебе преподал.

— Не нужно приписывать мне наивность! — Я прожигаю его взглядом. — Ты говоришь о необходимости, чтобы избавиться от любой ответственности за свои действия. К примеру, замалчивание того факта, что ты ответственен за то, что мои предки лишились своих сил. Того, что ты знал Сорчу. На самом деле вы, похоже, более чем знакомы. Кто она для тебя? Старый друг? — Я делаю шаг к нему. — Старая возлюбленная, МакКей?

Киаран наклоняет голову так, что наши носы почти соприкасаются.

— Это не твоего ума дело.

Я не поддаюсь. Я не стану отступать, не позволю себя запугать. Я смотрю ему прямо в глаза и спрашиваю:

— Какую клятву ты ей принес? — Когда он не отвечает, я повторяю с большей силой: — Скажи мне. Сейчас!

Как он может не нарушать клятву ей и не сдерживать данную мне? Его слово было единственным общим для нас полем. Единственным, на что я могла надеяться, верить, что он его не нарушит, даже рискуя собственной жизнью. И в конце концов его клятва оказалась всего лишь очередной полуложью фей.

На скулах Киарана играют желваки, и я думаю, скажет ли он хоть что-то, пусть даже очередную ложь.

— Моя жизнь переплетена с ее жизнью, — говорит он. — Если Сорча умрет, умру и я.

Воздух покидает мои легкие, оставляя ужасную боль в груди. Я отворачиваюсь от него. Зрение вдруг подводит, и я с ужасом понимаю, что мои глаза полны слез. Я так давно не плакала, что просто забыла, насколько они жгут.

— И с чего тебе это делать? — спрашиваю я. Мой голос удивительно спокоен.

— Я предупреждал тебя о последствиях попыток не дать видению Видящего воплотиться в жизнь, — тихо отвечает он. — Это одно из моих.

«Не плачь, — говорю я себе, когда он хватает меня за плечи и разворачивает. — Не плачь».

Слишком поздно. Он замирает и всматривается в меня.

— Слезы, Кэм? — выдыхает он. — По какой причине?

Я не отвечаю. Не могу.

— Ты знал, что именно Сорчу я искала все это время.

— Айе, я знал.

Отвратительная мысль мелькает в моем мозгу, немедленно осушая все слезы. Руки сжимаются в кулаки.

— И ты позволил моей матери умереть?

Теперь он от меня отворачивается.

— К тому времени, как я отследил Сорчу до Эдинбурга, она уже нашла твою мать. — Его пальцы сжимаются на моих плечах, и это, похоже, непроизвольное движение. — Мне хватило времени лишь рассказать ей правду о том, кто она. Я советовал твоей матери покинуть город, но она не хотела тебя бросать. Тогда я отдал ей чертополох, который в ту ночь она отдала тебе. Она хотела, чтобы я спас тебя.

Я едва помню слова матери, которые слышала, когда она вплетала мне в волосы тот цветок. Я была так взволнована, что почти не прислушивалась. Она описывала, как подходит цветок к моим глазам. И велела никогда его не снимать — внезапно печальным тоном, который обеспокоил бы меня, если бы я тогда обратила на это внимание.

Я вырываюсь из его рук.

— Спасти меня? По-твоему, ты это делал, Кадамах?

Лицо Киарана застывает.

— Не называй меня так.

— Почему нет? Это ведь твое имя, не так ли?

Он удивляет меня, прикасаясь ладонью к моей щеке. Пальцы у него теплые, нежные. Прикосновение чувствуется так сильно, что я едва не поддаюсь соблазну прижаться к его руке, но взгляд Киарана меня останавливает. Его глаза сияют ярко, недобро и невыносимо.

— Рассказать тебе о том, кто откликался на это имя?

Его тягучий акцент возвращается. Это голос того, кто рожден повелевать, рожден убеждать. Он прекрасен и ужасен, он пугает и успокаивает, миллионы дихотомий, которые я могу лишь начать осознавать. Он хочет напомнить мне, что под кожей и костями сокрыто мощное, нечеловеческое создание, которое может убить меня, шевельнув пальцем. А я снова едва этого не забыла.

Я не могу ни говорить, ни двигаться, ни отвернуться. Его пальцы скользят по моей ключице, но это прикосновение холодное, словно лед, и становится еще холоднее. Мурашки покрывают мои руки.

— Кадамах жил ради разрушения. Он вырвал бы твою душу из тела и поглотил ее. И это было бы ему в радость.

Искорка страха возникает во мне, когда его губы касаются моей щеки.

— В именах заключена сила, Кэм, — говорит он. — Не используй это имя, если не собираешься лично убедиться в том, на что оно когда-то было способно.

Мне очень хочется отступить на шаг, но я этого не делаю.

— И все же кто-то был тебе небезразличен, — говорю я. — Охотница, как сказала Сорча. Даже Кадамах был способен любить.

Киаран вздрагивает, почти незаметно, но это движение говорит мне, какую сильную боль от ее потери он ощущает до сих пор.

— Не заблуждайся, думая, что знаешь эту часть моего прошлого. Если ты считаешь, что это делает меня более похожим на человека, ты просто сентиментальная дура. — Он выпрямляется и отступает, а след его ледяного прикосновения все так же горит у меня на коже. — Пришло время найти печать.

Прежде чем я успеваю ответить, он открывает дверь моей спальни и исчезает в коридоре.