Они с вечера сидели с Ахметзяновым в крохотной комнатке гостиницы «Звездочка» и пили хороший жасминовый чай.
— Мне Алик сказал, что она шлюха! — между прочим заметил патологоанатом. — Кстати, жасминовый чай лучше не мешать с сахаром.
— Может быть, — согласился студент Михайлов, размешивая в стакане рафинад. — Мне нравится.
Ахметзянов так и не понял, к чему относятся слова будушего Спартака, к девушке или к чаю, а потоку решил уточнить.
— Вы гений, почти звезда Большого театра, а в будущем и мирового! Мне кажется, нужно быть избирательным в своих связях! Ну что это, в конце концов, звезда мирового балета и проститутка! Никуда не годится!
Студент Михайлов выплеснул в мусорное ведро сладкий «жасмин».
— Согласен с вами, лучше без сахара. — Господин А. заварил себе новую щепоть чая и смотрел, как чаинки, напитываясь кипятком, медленно оседают на дно стакана.
— Может быть, это не мое дело, конечно! — Ахметзянов взял пальцами кусок сахара, помочил его в чае и захрустел громко, так что в люстре зазвенело эхом. — Но, извините, всякая там инфекция, клофелин… Все это может испортить нам премьеру…
— Зачем вы съели землянику?
— Что? — осекся патологоанатом.
— Вы съели частицы душ невинно убиенных.
— Чушь какую-то мелете!
— Я понимаю, по простоте душевной, — улыбнулся господин А.
— Чушь, еще раз говорю!
— Вам виднее, — не стал дальше спорить студент.
После этого небольшого диалога они наслаждались чаем молча, затем и спать легли, не пожелав друг другу спокойной ночи…
Под утро Ахметзянов проснулся от необычного шума в гостинице и, не обнаружив студента Михайлова в кровати, заволновался…
Надо отметить, что волнения прозектора были совсем не напрасны, его интуиция подсказывала, что произошло нечто из ряда вон выходящее. И он был абсолютно прав.
В три часа ночи в окошко их номера еле слышно постучали. Точнее, поскреблись… Проснулся только студент Михайлов. Прежде чем открыть глаза, он уже знал, кто царапается и по чью душу.
Он сел в постели, коротко взглянул в окно и, увидев сверкающие глазки, стал скоро одеваться.
Вышел из номера почти бесшумно, без верхней одежды, лишь в брюках да извечном своем черном свитере под горло.
По хрустящему снегу обошел гостиницу с тыла и встретился с ним.
Он стоял с улыбающейся рожей, держа на плече рельс.
— Пы-гы! — Незваный гость гортанным смехом поприветствовал господина А. и облизнул огромным языком щеки.
— Зачем вы здесь? — спросил студент Михайлов, слыша, как раскачивается на холодном ветру бледный фонарь.
— Инстинкт, — прошипел пришелец.
— Зачем вам рельс?
— Для надежности.
— Что вы собираетесь делать?
— Инстинкт подскажет.
Арококо Арококович, а это был он, свалил с плеча рельс и установил его в вертикальном положении, после чего опять осклабился.
— Ну что ж, — отреагировал студент Михайлов, закатывая рукава пуловера.
— Инстинкт так инстинкт! Хотя мне кажется, я знаю, про что идет речь!
— Конечно, — прохрипела рожа. — Вы все и всегда догадливы были!
После сих слов Арококо Арококович ухватил рельс двумя руками и изготовил его наподобие дубины.
— Может быть, поговорим? — предложил студент Михайлов, но тут же осекся. — Хотя о чем нам говорить!.. Начинайте!..
— Бить тебя буду рельсом! — засверкал глазами горбоносый. — Убивать!..
— Как-то нетрадиционно!
— А как традиционно?
— А вы не знаете?
— Знаю, знаю, — тыкнул Арококо, показал свернутый в трубочку язык и чуть присел на коротких ногах. — Я тебе сердце вырву, потом расчленю и в разных частях света закопаю!
— Ну-ну, не зарывайтесь! Это мы посмотрим, кто кого закапывать станет!
В то же самое время в гостинице, только на третьем ее этаже, находился капитан Жыбин с хохлушкой несовершеннолетнего возраста, которая исполняла для гибэдэдэшника сексуальный субботник за то, что была поймана с подружкой в автомобиле, превысившем скорость. И без московской регистрации вдобавок девки были.
Майор насладился второй шлюшкой прямо в автомобиле, по причине того, что являлся семьянином. Подданная Украины ему понравилась, и он записал ее телефон, установленный в городе Горловка. «Мол, мама завсегда разумеет, где я нахожусь!»…
Так вот, опроставшись от своей мужественности, капитан Жыбин допил литровую бутыль водки «Долгорукий» и, полусонный, сквозь мозговую пьянь увидел дерущихся мужиков. Один из дерущихся показался гибэдэдэшнику знакомым, но сил на воспоминания не было, капитан оттолкнулся от подоконника и рухнул в кровать.
Несовершеннолетняя хохлушка помочилась капитану в правый сапог, выскользнула из гостиницы и растворилась в доходных местах московских вокзалов…
Часть драки наблюдал также депортированный из США чукча по имени Ягердышка, поселенный депутатом-алеутом в отель «Звездочка» за пятьдесят центов в сутки по безналичному расчету. Будучи от природы добрым членом человеческого сообщества, представитель национального меньшинства хотел было вмешаться в неравную драку, но был остановлен явившимися в гости братьями Кола и Бала…
Арококо Арококович оказался фантастически ловок, и студент Михайлов еле успел среагировать на молниеносный удар рельсом, безусловно, снесший бы ему голову.
— Молодец! — похвалил нападающий. — Попробуй сам теперь!
— С удовольствием!
Студент Михайлов закрутился в головокружительном фуэте и нанес несколько незаметных глазу ударов по корпусу визави, отчего тот выпучил глаза и исторг из себя нечистый воздух, пахнущий серой. Сей газ взорвался и огненным шаром опалил студенту лицо.
Эта безобразная выходка и обеспечила скорую победу Арококо Арококовича.
Сначала он сбил рельсом противника с ног, затем ударил металлом по коленям, перебив их, как собаке потом склонился над голубыми глазами и, прохрипев: «Прощай, недоделанный родственничек», — дважды плюнул в небесное. В темноте рожа не заметила, что побежденный успел закрыть глаза, и кислота зашипела на веках студента Михайлова напрасно.
Арококо Арококович поднялся над телом молодого человека, простонал в пространство от величайшего удовольствия и вогнал в сердце господина А. стопятидесятикилограммовый рельс. Раздался ужасающий хруст, брызнула на снега алая кровь, в небесах протрещало зимним громом, полная луна очистилась от черных туч и осветила нежное лицо студента Михайлова…
