— Вот это я понимаю, — восхищенно вскрикнул Готов, — моя школа. Молодец, возьми с полки огурец, засранец.
Пастухов, довольный тем, что его похвалили, льстиво предложил:
— Я еще раз могу.
— Хорошо, я знаю, что можешь. Мыслишь логично. Молодцом я тебя назвал, а за молодцом, по всей видимости, следуют кренделя небесные? Вот только, паренек, на этот раз ты просчитался. Еще раз читать не будешь… а Соколова будет, заскучала, гляжу, красавица непрописанная. Давай, Соколова, жги.
В актовом зале было многолюдно. У сцены расставили столы для жюри. На столах стояли полторашки с минеральной водой и пластиковые стаканчики. Первые ряды заняли педагоги из всех трех школ города. Вокруг мэра сели представители ГорОНО, вальяжно разговаривали меж собой. Два старшеклассника устанавливали микрофон и суетились возле музыкального центра, который через усилитель подключили к колонкам. Остальное пространство актового зала заполнили дети, многие из которых были вынуждены прийти на мероприятие против воли, благодаря инициативе, проявленной блюстителями посещаемости — классными руководителями.
Готов взглядом отыскал сослуживцев, подошел и сел на свободное место, между информатиком Носенко и завучем Сафроновой.
Свистнул микрофон. Жюри в составе трех директоров школ, заместителя начальника ГорОНО и гендиректора местного молокозавода расселись по местам. Директора школ поспешно налили себе халявную минералку.
На сцену вышла очень худая молодая женщина. Готов ее не знал. Она объявила о начале конкурса, представила жюри. Гендиректор молокозавода оказался спонсором праздника поэзии.
Готов, смеясь, обратился к завучу:
— Во дает, дистрофанка. Неужели, Надежда Ивановна, для того, чтобы собрать в актовом зале народ и заставить детей читать Пушкина, нужен спонсор? Мне кажется, это перебор. Или этот гендиректор потратился на три бутылки, так что непременно должен сидеть в жюри. Знаток поэзии, мать его… эстет с раной…
— Призы, — отмахнулась Сафронова.
— А-а-а-а, — улыбаясь, протянул Готов.
Конферансье пригласила на сцену первого участника:
— На сцену приглашается Козлова Маша, школа номер один, пятый «Д» класс.
Вышла маленькая девочка. Ей опустили микрофон, знаком показали «можно начинать», и из динамиков раздался звонкий детский голос:
— Александр Сергеевич Пушкин. Анчар.
Девочка закончила, зал зааплодировал. Готов привлек внимание соседей:
— О, смотрите, антиаплодисменты.
Учитель сомкнул ладони и резко, беззвучно развел в стороны.
— Смотрите, — еще несколько раз повторил это движение Готов.
Сафронова отвернулась, а Игорь улыбнулся и спросил:
— А как сделать антикрик?
Готов пожал плечами.
Пушкинские чтения затянулись. Многочисленным конкурсантам хлопали более вяло, жюри выпило всю минералку, мэр устало протирал платком лысину.
Худая ведущая объявила:
— Соколова Наташа, пятый класс «Д», школа номер три.
Готов оживился:
— Мои, мои, Надежда Ивановна, я их лично подготовил. Вот, бе-е-е…
Соколова размеренно сказала в микрофон:
— Рудольф Вениаминович Готов, «Чебурек».
Сафронова и Носенко удивленно посмотрели на учителя истории. Готов ликовал. Соколова продолжала:
Я голоден был, и желудок мой гнуло.
Купил чебурек на вокзале сдуру.
Я упивался вкусом и сладостью,
Не зная, какой всё окажется гадостью.
Поезда гудели, и птички чирикали.
Иностранцы базлали не русскими спиками.
Полчебурека скушано было,
Созерцали туристы жующее рыло.
Раскусить не могу вдруг, дернулось веко.
Смотрю, средний палец от человека.
Перекосило лицо: «Твою мать».
Я наклонился и начал блевать.
Зал захохотал до слез. Ведущая, смеясь, подошла к микрофону:
— Это, конечно, не совсем Пушкин. Я думаю, выступление пройдет вне конкурса. Следующий участник — Иванова Лидия, школа номер три, пятый «Д» класс.
Иванова с пафосом вскинула руку:
— Рудольф Вениаминович Готов. «Фибры души».
Зрители ожидающе притихли.
Слышу, орут наверху где-то,
Падают на пол карандаши.
Так вот, скажу вам, конкретно всё это
Оскорбляет фибры моей души.
Фибры души оскорбляет чайник,
Свистящий в неподходящий момент.
Корёжит всего, когда в матюкальник
Скучно и нудно бормочет мент.
Шепоток за спиной раздражает очень,
Но выводы делать ты не спеши.
Людей я люблю, но они тоже, впрочем,
Оскорбляют фибры моей души.
Опять шквал аплодисментов и общий смех.
Зам. начальника ГорОНО пристально вгляделась в первые ряды, в надежде отыскать виновника, с Готовым она знакома не была. Учитель веселился.
— Правда, твои стихи? — спросил у него Носенко.
— А ты как думал?
— Прикольно, а почему сам не выступаешь?
— Не допускают. Провинциальная цензура — это знаешь, брат…
В разговор вмешалась завуч:
— Рудольф Вениаминович, Вас ждет серьезный разговор в кабинете директора.
— А с чего Вы взяли, что директор меня пригласит к себе? — нахально спросил Готов. — Понимаю, конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, но Вы пока не директор. Придется довольствоваться учительской.
Сафронова уставилась на него. Готов закатил глаза и открыл рот.
Следующим выступал Пастухов Андрей с готовским «Я рыцарь джедай».
Кино поглядели, а что, в самом деле?
Я тоже такой же рыцарь джедай.
И меч световой в карманЕ балахона,
Других причиндалов, с плохими воюю.
Есть два другана: Хан Соло, Чубака.
У них звездолет с сортиром и баней.
Жить можно в гиперпространстве безбрежном,
Когда в гости к Йоде летим на болото.
А если Империя круто наедет,
На защиту галактики встану я первым.
ТелепатнУ, и приедет Обиван.
Нормальный мужик, не дурак тоже выпить.
Дарт Вейдер, батяня Скайуокера Люка
(с которым ходили мы в летную школу),
Вообще оборзел — притесняет повстанцев.
Темнилы еще те, которые так-то.
А Лею принцессу еж-ль кто-то обидит,
Не посмотрю, гуманоид иль дроид.
Мечём световым шибану как по рылу,
