Я ничего не ответила ему. Так долго я боялась услышать из уст Сигурда о том, что произошло, что теперь внимала ему почти бесстрастно, будто речь шла о чужих мне людях. Я испытывала лишь жалость к Сигурду, потому что до этого ни разу не видела ни одной слезинки на его лице.
— Когда мы приехали в ваш дом, я был уверен в том, что люблю ее. Я видел твои ревность и боль. Они были так же заметны, как камешки на дне мелкого ручья. Но я мог думать лишь о том, как расторгнуть нашу помолвку. Я хотел одного: освободиться от тебя. Желал пробыть в вашем доме три-четыре дня и вернуться в свои земли. Но твоя грусть, твои страдания пронзали мне сердце, как клинок, напоминая о том, от чего я отказываюсь: от подвигов и славы, которые грезились мне рядом с Брунгильдой…
Сигурд иронично усмехнулся.
— Я стал совсем как женщина, вот, плачу. Как же я должен быть тебе отвратителен! Но позволь, я продолжу. Когда же я уехал из вашего дома, то понял, как отчаянно мне тебя недостает: тебя и твоей дружбы. Того, какое участие ты принимала в моих горестях, будто они твои собственные. Я чувствовал себя таким запутавшимся… и устыдился. Я жалел, что ты стала для меня больше чем другом, почти сестрой. Если бы все оставалось, как прежде, как быстро бросился бы я к тебе, моля о том, чтобы ты меня выслушала! И мало-помалу я понял, что именно это и делало тебя такой необходимой мне. Брунгильда такой опорой никогда не стала бы. Чем дальше я отъезжал, тем сильнее рассеивались ее чары. Я спрашивал себя, желал бы я ее так сильно, будь она просто красивой женщиной, а не валькирией. И не находил ответа. Я никак не мог разделить эти две ее стороны. Не мог определить, что же она значила для меня без своих сил. Мне нужны были ее силы, нужно было то будущее, о котором мы говорили. Но я не понимал, нужна ли мне она сама. И только тогда я осознал, что наделал, — нарушил кровную клятву…
— Ты хочешь сказать, что понял это только тогда?
— Я просто выкинул это из головы, решив, что подумаю позже. — Сигурд замолчал.
— Так не думай об этом и теперь, — прошептала я, чтобы побудить его рассказывать дальше.
Он глубоко вздохнул.
— Дома Грипнер внимательно за мной наблюдал. Я был уверен: он знает о том, что я сделал, и просто ждет, чтобы я сам об этом заговорил. В детстве мне становилось спокойнее, когда я осознавал, что Грипнер догадывается о моих проделках. Он всегда меня понимал. Для Грипнера мои поступки не делились на хорошие и плохие. Только на правильные и ошибочные. Но как мог я говорить с ним о таком?! Или, вероятно, я боялся, что он меня простит. Я не был к этому готов, потому что сам еще не простил себя.
Для того чтобы спрятаться от его глаз, я несколько дней провел в лесу, размышляя о своей ошибке и молясь Водену о том, чтобы он меня направил. Я постился и, наконец, ощутил покой. Но все равно, не мог простить себя. Я стал считать Брунгильду родственницей, потому что к этому моменту был уверен, что у нас с ней общее… — Сигурд вновь замолчал.
— Общее что? — спросила я.
— Общее зло. Недостаток желания приносить добро ближним. И тогда я решил, что недостоин тебя, твоей чистой любви. Когда я вернулся, душа моя все еще была в смятении. А тут еще твои братья… Гуннар всегда следил за мной, будто… И Брунгильда смотрела на меня так, словно хотела что-то сказать, но я никак не понимал, что именно. Но в ту ночь, когда случился ураган и я подумал, что могу тебя потерять… что мы можем потерять друг друга, я понял, что ты для меня — все, и только твоя чистота в силах меня спасти. Только твое прощение позволит мне простить себя. Но тогда у меня не получилось поговорить с тобой, а потом у меня не хватило духа.
Я обняла его.
— Она наложила на тебя чары, ты не виноват.
— Нет, в это слишком легко поверить.
— Но я в это верю, Сигурд.
— Может, и так, но, может, и нет. Я должен знать, что ты прощаешь меня в любом случае.
— Так знай, что это так. Моя любовь к тебе слишком велика, чтобы исчезнуть после одной ошибки.
Какое-то время мы молча друг друга обнимали. Потом в темноте снова зазвучал его слабый голос.
— Я должен получить прощение Гуннара. Это единственный выход.
Я поднялась и села.
— Ты сошел с ума. Он никогда тебя не простит. Я это точно знаю. Он убьет тебя на месте.
— Я все равно должен поведать ему все, что я рассказал тебе. Если это не сделаю я, то сделает Брунгильда. Лучше уж я…
— Нет! Пообещай мне не говорить ему ничего. Это безумие, Сигурд. Она не скажет ему ничего, если ты пойдешь к ней завтра, как она просила.
— А потом еще раз и еще — когда бы она ни попросила? Нет, я так не могу.
— Ты должен. Делай все, что она хочет. Стань ее любовником снова. Я выдержу… А вдруг она решит вернуться к себе? Ты сказал…
— Неужели ты думаешь, что твой брат слишком глуп, чтобы догадаться, почему она ушла?
— Пусть думает, что хочет. Ты будешь все отрицать.
— Нет, Гудрун. Он должен знать правду.
— Сигурд, если ты расскажешь ему обо всем, то Гуннар может убить и ее.
Сигурд сел рядом со мной.
— Ты так считаешь? В конце концов, это же я нарушил кровную клятву. У нее тогда не было перед ним никаких обязательств.
— Он убьет ее, — солгала я. — Для него гордость дороже всего остального, даже любви, даже Брунгильды. И кто будет требовать с него ответа за ее смерть?
Сигурд упал обратно на ложе.
— Я не знаю, как мне быть.
— Я же говорю: снова стать ее любовником. Это единственный выход. Только теперь ты должен быть осторожен…
— Ты толкаешь меня на такое, Гудрун… Я начинаю думать, что слова, которые сказала мне Брунгильда…
— Я забочусь только о твоей безопасности.
— Я не пойду к ней, — отрезал он. — И больше не говори мне об этом. Я нарушил клятву на крови. И если я повторю это снова, то окончательно лишу себя чести… А теперь подумай о том, какую роль играешь в этом ты. Ты уже обманула Гуннара, сказав о нашей прогулке. Я лучше умру, чем брошу на тебя тень. Да и кому это пойдет на пользу? Тебе? Гуннару? Брунгильде? Нет. Сегодня первый день за долгое время, когда душа моя познала хоть немного покоя. А теперь, когда я с тобой всем поделился… — Сигурд замолчал, будто подумал о чем-то другом.
— Ты мне все сказал? — спросила я.
— Нет, — пробормотал он. — Я только хотел… Ох, Гудрун, я засыпаю на полуслове…
— Погоди, не спи еще. Ты должен пообещать мне, что ничего не скажешь Гуннару.
— Сегодня я больше не могу ни о чем думать. Все эти переживания, эти слезы. Так много надо поставить на свои места. Все это время я только и делал, что думал. Это так утомляет…
— Да, я очень хорошо тебя понимаю. Только пообещай… Иначе я поклянусь, что никогда больше не буду спать.
