Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Он говорит простонародью:
«В мире извечно идет борьба между злом и добром. Зло действует слепо и неразумно, добро — разумно, сознательно. Свет и тьма переплетены, но свет на земле преобладает, хотя еще и не достиг полной власти.
Кто в поте лица пашет землю, выращивает хлеб — носитель добра и света.
Кто не работает и зарится на чужое — носитель зла и тьмы.
Причина всех бед на земле — раздельная собственность».
— Все это я слышал недавно от манихея, — зевнул Руслан скучающе. Болтуны. Надоели со светом и тьмою, с добром и злом.
— Да, но манихеи зовут в тихую келью, обещают счастье в загробном мире. А Маздак учит: «Чтобы здесь, на земле, наступило царство света, силы добра должны уничтожить силы зла. Надо отнять у богатых и знатных землю, скот и воду. Все люди равны. И должны сообща владеть всем, что есть на земле».
Далее из Бузгарова рассказа следовало, что крестьяне, возглавляемые Маздаком, подняли в Иране бурное вооруженное восстание. Они убивали крупных земельных владетелей, сносили их дома и хранилища.
Шах Кавад, который сперва, боясь непокорных князей, заигрывал с восставшими, испугался крестьянских дубин, примирился со знатью и призвал на помощь эфталитов — «белых гуннов».
Маздак погиб, но учение его сохранилось. Здесь, в Хорезме, огромное множество его последователей. Весь простой народ, можно сказать. Их название — хурремиты, то есть, краснознаменные. Красный цвет — цвет святой чистоты, добрых помыслов, храбрости. На левом берегу Окуза, в Ургенче и Хазараспе, собирается под красным знаменем Хурзада большое крестьянское войско. Скоро начнем повсюду громить богатых, делить их землю.
Потрясенный Руслан пошарил, точно слепой, вокруг себя и, будто внезапно прозрев, схватился за оберег на груди — узелок с русской землицей.
Наконец- то он пришел к тому, к чему шел, сам того не зная, может быть, всю жизнь. С громом разверзлось перед ним исполинское земное пространство, которое он одолел, пройдя через тысячу испытаний, но теперь оно, со всеми испытаниями, выпавшими на долю Руслана, открылось ему в ином, не замутненном пылью пустых словес, ясном и прозрачном свете…
— До вечного света и тьмы, — проговорил он с дрожью, — и прочих премудростей мне дела нет. Свет — он свет и есть, тьма — тьма. А вот, чтоб землю отнять у богатых и сообща ею владеть, и землею, и всем другим имуществом, — это мне по душе. Человеку, — я знаю теперь, — нужно немного, но чтобы это было твердо, нерушимо: спокойно жить и работать. Здесь, а не там, сейчас, а не потом! Вдосталь есть, вдоволь пить. И чтобы зимою было тепло, а летом — прохладно. И чтоб дети его, и другие родные, были вместе с ним, и никто их у него не отнимал. Ну, а тех, кто мешает ему спокойно жить и работать, — Руслан насупился, — я согласен, надо убивать. Не станут мешать — всем хватит хлеба и места под солнцем. А будущую жизнь и райскую награду за терпение пусть законники всю возьмут себе и утешаются ею, когда подохнут. Такое учение — в самый раз по мне.
— И ты — в самый раз по мне, — сказал Бузгар уважительно. Он даже поднялся с ветхой циновки, сел (стыдно лежать, услышав такую речь). — Иди к нам, хурремитам, — предложил он открыто и просто.
— Я — хоть сейчас! Но… отпустит ли хозяин?
— Э! Не отпустит — тайно уйдешь. Пусть сидит один в своей норе, пьет ячменную водку. Я тебя доставлю, куда надо.
…Стучат в калитку. Обычно она стоит открытой, но Бузгар, явившись, тщательно запер ее, — не надо, чтобы его тут видели.
Услышав стук, Бузгар кинулся в сарайчик. Руслан пошел открыть, и во двор ввалилось нечто громоздкое, закутавшееся в просторную светлую накидку. Оно отвернуло накидку — и Руслан остолбенел, увидев ненавистно-знакомую тыквенную рожу.
Фуа!
Видать, она давно не брилась: мясистые щеки ее густо заросли мохнатой черной бородой. Она обсосала незримую виноградинку и сказала, улыбаясь сквозь усы:
— Ну вот, я пришла, мой лев.
— Зачем?
— Ты же сказал, мой Иосиф Прекрасный…
— Что?
— Что меня любишь.
Руслан уронил руки. Нет, тут он ничего не мог поделать.
— Прогонишь — яду приму! Будешь отвечать. — Жутко смотреть, как эта огромная неповоротливая туша корчит из себя маленькую обиженную девочку. — Я у матушки, у батюшки одна дочь. А ты хочешь… — Еще более жутко видеть, что она сама непоколебимо верит тому, что городит. — Ах, я несчастная, бедная, что будет со мною?
— Ничего я не хочу! — вскричал Руслан. — Хочу, чтобы ты сейчас же пошла отсюда к черту, исчезла на веки вечные, оставила меня в покое.
Фуа, по своему обыкновению, начала трястись и не то всхрюкивать, не то всхрапывать.
— Но ты же сказал…
— Ох, Бузгар! — Руслан упал на циновку. — Вытолкай вон эту стерву.
— Ты сам сказал…
— Бузгар!
С детства учили Руслана: нельзя женщину обижать. Ни ругать, ни — господь, сохрани! — ее бить. Но, оказывается, бывают в жизни случаи, когда не то, что бить — ее хочется убить, на куски изрубить, на свалку выкинуть.
— Я у матушки, у батюшки одна дочь. Ты меня обманул. Обольстил и покинул. Будешь отвечать. — Она сорвала с толстой руки дешевый медный браслет, швырнула его в мутную воду канавы. — Ты украл у меня золотой браслет! Я тебя в темнице сгною. В каменоломнях век свой закончишь. Дохлятина. Падаль.
— Бузгар!
Бузгар, как человек восточный, дикий, не стал долго рассусоливать: схватил толстуху за волосы, подтащил к выходу, дал ей пинка — и закрыл калитку.
— Разбойники! — донеслось снаружи. — Я вам покажу!
— Плохо, что она меня увидела, — угрюмо сказал Руслану взволнованный, запыхавшийся Бузгар.
— Знает тебя?
— В том-то и горе. Я ее мужу должен пять монет…
Так и не смог Руслан понять, что она такое: просто хитрая, подлая тварь, или — сумасшедшая. Или то и другое вместе. Если это совместимо, — как говорила покойная Иаиль.
Сахр — смеясь:
— Счастливый день! В доме гость и со мною гость. Проходи, Зуфар. — Он пропустил вперед высокого, очень смуглого, молодого, хоть и с бородою, опрятного человека.
Руслан узнал его — видел средь ученых, когда Сахр водил слугу в академию.
По местному обычаю, разговора не начинали, пока не наелись жареной баранины. Ну, как водится, хлебнули немного ячменной водки. Бузгар вынул из переметной сумы пару больших сочных дынь, — они пришлись весьма кстати, особенно Руслану, у которого во рту дико горело от уксуса и красного перца. Без уксуса, перца, без лука и чеснока, без тмина и мяты здесь почти ничего не ели. В первые дни жизни у Сахра бедный Руслан чуть криком не кричал от каждого куска, — затем, правда, стал привыкать понемногу к острой пище, но, конечно, доселе не мог к ней как следует привыкнуть.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
