Комбат подбежал к двум офицерам и о чем-то попросил. Один из них усадив раненого в американский джип, повез его в госпиталь — тот самый, что находился в поселке. Бомбы и снаряды продолжали взрываться, батальон готовился к отражению прорыва немцев. Бойцы залегли в развалинах и ждали появления врага. Киселев под обстрелом подбежал к нему.
— Эх, Гриша, главное — выживи! Знай — это был твой последний бой. Все, война сдохла, — крикнул он вслед уезжающей машине.
Главврач, полковник, узнал его, да и медсестры, и врачи, что праздновали с батальоном Новый год, тоже. Они даже обрадовались, что его привезли к ним. Каждая хотела узнать о своем знакомом, о разведчиках и главное, о комбате, который понравился всем врачам. Но Григорий не мог говорить, он все это время летел в какую-то черную пропасть, в которой не было дна. Это падение продолжалось, и он даже думал про себя — скорей бы разбиться. Кусок голубого утреннего неба то появлялся, то исчезал, а он мчался в бездну. Солдату казалось, что кто-то со стороны наблюдает за его падением. Он хотел позвать это существо, но не мог выдавить из себя ни слова, лишь изредка догадывался, что наблюдает за ним Война. В сознании всплывали образы: родной дом, мать, брат. Вслед за ними пришли фронтовые воспоминания. Один врезавшийся в память взгляд сменялся другим: глаза разведчика Рыкова становились бойницами ДОТа, а взгляд расстрелянного немца превращался во взгляд обезумевшей немки в разорванном платье.
Григория отнесли в коридор, в палатах места даже для своих не было. Все ждали его возвращения. Главврач сказал, что рядовой Михайлов через пару дней откроет глаза, а вот слушать и отвечать может начать позже, если вообще сможет. Пока об этом говорить было рано. А Григорий продолжал свой полет-падение. Он уже привык к нему и не чувствовал боли, свистящего в ушах ветра. Он падал, на солдатскую кушетку, что стояла в коридоре у окна.
Ранение в палец оказалось серьезным. В первый день, увидев перебинтованное тело, никто не обратил особого внимания на руку. Люди привыкли к тяжелым и страшным ранениям, а тут, порезы, да пол пальца всего оторвало. От сильного удара рука распухла и почернела, рана загноилась, и когда главврач увидел ее, он чудом спас руку от ампутации, но оставшиеся полпальца пришлось отрезать.
15. Победа
Григорий открыл глаза и увидел в открытом окне высокое дерево. Молодые листочки уже появились из почек, расправились, подставляя себя солнцу.
— Дерево! Оно живет, тянется к солнцу! Каждый на этой земле хочет жить и чувствовать, как жизнь прекрасна. Значит, я живой, — подумал солдат, увидев дерево и голубое небо. — Странно, почему не поют птицы? Вокруг какая-то тяжелая шершавая тишина.
Он повернул голову и увидел лицо молоденькой, конопатой девушки в белом халате. Она зашевелила губами, и Гриша понял, что девушка говорит, только он ее не слышит. Солдат попытался что-то произнести, но в голове где-то далеко отдалось эхом странное еле слышное мычание.
— Понятно. Контузило, — подумал он. Через минуту у его кровати собрались врачи. Пришел полковник — главврач. Он посмотрел в глаза, послушал сердце и, улыбнувшись, что-то сказал присутствующим. Григорий понял по его улыбке, что все будет хорошо и он поправиться.
Через три дня он встал, вышел на улицу и долго сидел на лавочке под зеленым деревом. Через день слух стал постепенно возвращаться и Григорий начал слышать стоны и крики раненых солдат. Они лежали на соседних койках, но кричали откуда-то издалека. И вместе с выздоровлением Гриши эти голоса войны возвращались, напоминая самое страшное, что произошло с ним. Вместе со слухом возвращалась и речь. Постепенно солдат начал выговаривать редкие слова, а позже заговорил нормально. Гриша не мог отлеживаться, он старался быть полезным: помогал санитаркам переворачивать тяжелых бойцов, подавал им воду и даже мыл полы. Он видел изуродованных, но счастливых людей. Безрукие, безногие были рады, что остались на этом свете. Они не желали вспоминать тот ад, в который их завела война. Конечно, встречались среди них и те, кто не хотел жить. Эти бойцы презирали жалость к себе и не понимали, что будет с ними дальше. Считали, что смерть — это лучшее избавление, но медсестры и врачи находили нужные слова и успокаивали этих людей. Особенно старалась баба Маша. Она сошлась с инвалидом без обеих ног и руки. Этот человек остался один. Всю деревню солдата сожгли немцы, и ему некуда было ехать. Врачи хотели оформить его в дом инвалида, но баба Маша уговорила его остаться с ней. А когда в госпиталь привозили тяжелых бойцов, получивших серьезные ранения, она приглашала своего нового мужа и он, своим видом и радостным отношением к жизни, внушал веру тем, кто отчаялся из-за своих увечий.
Григорий видел все это и старался помогать бойцам. Он был в центре внимания и улыбок медперсонала. Не редко даже врачи пользовались его помощью, и ему нравилось это. Он готов был помочь каждому. Единственное, что не нравилось, это отвечать на вопросы о бойцах батальона, которые погибли. Одним девушкам он отвечал, что с первого и второго рубежей увезли много раненых, возможно, их знакомый был среди них, другим говорил, что прибыло пополнение и он находился рядом с комбатом и с прибывшими солдатами. Не знал о потерях в ротах, так как все время шел вперед и не задерживался на взятых позициях. Единственным, о ком он говорил много, был комбат. О нем Григорий рассказывал с удовольствием. О том, как они прошли укрепленные рубежи, вошли в город и там, мчались на немецкой машине по еще не освобожденным улицам. О станции, танкистах и смелых солдатах — «гавнюках».
К майским праздникам Григорий поправился окончательно, к нему вернулся слух и речь. Он уже стал изредка напоминать врачам, что его следует отпустить, но главврач был принципиален и отвечал, что при малейшем взрыве контузия напомнит о себе и тогда он останется навсегда глухим и немым. Подобное ранение требовало полного выздоровления, и главврач отклонял все его прошения об отправке в часть.
Наступили майские праздники. В госпиталь приезжали артисты, а между концертами играл патефон.
На второй праздничный день Григорий встретил Юльку Березкину. Радости было столько, что он хотел прыгать и скакать как мальчишка, Она рассказала, что комбат жив и теперь уже подполковник, командует целым полком. Передавал привет. Но кроме этого, девушка привезла тяжелую для бойца новость.
— Гриш, ты знаешь, Титова погибла, — произнесла она.
Григорий сразу почувствовал тяжесть, но он успокаивал себя тем, что на войне люди гибнут, даже такие симпатичные, и нужно как-то спокойно переживать это.
— Жаль, — ответил солдат. — Она искала смерти раньше, сама. В последние дни войны погибла. Очень жалко, она вроде только начала в себя верить, и наверняка бы встретила хорошего человека. Не знаю, как теперь мне разыскать Таню, ведь только через нее связь поддерживалась. Она и записку мне недавно прислала от нее.
— Ты что, правда, такой дурак, или просто отказываешься верить?
— О чем ты? — удивленно спросил радист.
— О чем? Да о том, что Титова и твоя Таня — одна и та же женщина. Весь батальон об этом знал, а ты что, в самом деле, не догадывался. Игра у нее такая, чтоб не сглазить. Погиб парень, но он был не с ней, а с ее двойником и она, как бы, не причем. Артистка была хорошая. Но все ведь понимали, видели, и что — никто не намекнул? Хотя конечно, зачем? Все знали, что ты парень хороший, умный и конечно думали, что давно ее раскусил.
