Он хотел мира. Для Франции! Для Европы! Для народа!
Стоило интригам кардинала, которые его итальянские руки плели уже долгие годы, увенчаться успехом, как племянница была безжалостно устранена, и Людовик XIV после непродолжительного бунта смирился.
Он женится на инфанте.
Час настал.
Теперь вся Франция повторяла эту новость — с пышностью, которая должна была потрясти мир, монсеньор кардинал направлялся к острову на реке Бидассоа, в Страну Басков, вести переговоры с испанцами о мире.
Это означало окончание вечной войны, возобновлявшейся каждый год вместе с первыми цветами весны. Но гораздо больше, чем эта долгожданная новость, еще одно невероятное событие наполняло радостью всех, вплоть до самого скромного ремесленника королевства. В залог мира высокомерная Испания соглашалась отдать свою инфанту в супруги молодому королю Франции.
И теперь, несмотря на все колебания и завистливые взгляды, обе нации, разделенные Пиренеями, раздувались от гордости. Ведь на то время во всей Европе — и в мятежной Англии, и в маленьких итальянских и немецких княжествах, и в землях этих грубых мореходов — фламандцев и голландцев, — только молодой французский король и юная испанская инфанта были достойны друг друга.
И вот с восемью каретами для свиты, десятью телегами для багажа, двадцатью четырьмя мулами, ста пятьюдесятью слугами в ливреях, ста всадниками, двумястами пехотинцами кардинал приближался к изумрудным берегам Атлантики, к Сен-Жан-де-Люзу.
По пути он потребовал архиепископов Байонны и Тулузы со всем их эскортом, для того чтобы они добавили пышности делегации.
Между тем по ту сторону гор дон Луис де Аро, представитель Его Католического Величества, противопоставив излишней роскоши высокомерную простоту, пересекал плато Кастилии, везя в своих сундуках только рулоны гобеленов, изображающие сцены, которые должны были бы напомнить, кому принадлежит право на былую славу королевства Карла V[125].
Никто не спешил, никто из дипломатов не желал прибыть первым и подвергнуться унижению, ожидая другого. Кончилось тем, что медленно, шаг за шагом продвигаясь вперед, итальянец и испанец каким-то чудом соблюли церемониал и в один и тот же день и час достигли берегов Бидассоа. Какое-то время они оставались в нерешительности. Кто первым спустит лодку на воду, чтобы достичь маленького Фазаньего острова посреди реки, где должна была состояться встреча? Наконец, каждый нашел решение, которое должно было пощадить его гордость. Кардинал и дон Луис де Аро одновременно повелели сказать, что они больны. Уловка оказалась неудачной из-за слишком явного совпадения, и теперь оставалось только благопристойно ожидать, когда «болезни» отступят, но никто не хотел выздоравливать первым.
Европу лихорадило. Будет ли заключен мир? Будет ли заключен брак? Обсуждались малейшие шаги.
* * *
В Тулузе Анжелика следила за новостями без особого интереса. Она была захвачена радостным событием в собственной жизни, которое казалось ей намного значительнее, чем брак короля.
День от дня они с Жоффреем жили все в большем согласии, и Анжелику охватило страстное желание родить ребенка.
Не раз в течение этого года, когда молодая женщина сопровождала мужа в его частых поездках по провинции, ее мысли, ее мечтания, обращенные к нему, будили воспоминания о ее детстве, которое теперь казалось таким далеким.
Вновь и вновь видения прошлого возвращались, преследовали ее, рассеивая золотую пелену, которая словно окутывает ее с тех самых пор, когда, пройдя через множество испытаний, она наконец поверила в свою любовь.
Она снова видела себя девочкой в пещере колдуньи Мелюзины и слышала слова, которые шептала старая женщина: «Я открою тебе тайну, как жить в мире с любовью!..»
Грозное обещание. Тайна, из-за которой Мелюзину подозревали в колдовстве, терзали, считали безумной, обрекли на враждебность толпы.
Анжелика поняла: любовь — это поглощающая сила, подобная морю, но она также помнила об ужасных, неотвратимых последствиях, которые, как ей внушали, были хуже смерти и становились расплатой за страсть. Только колдуньи могли избавить от проклятия и наказания за встречу с любовью — самого жестокого и разрушительного в ее дикой логике — рождения ребенка, всегда проклятого, если он родился вне брака или был плодом насилия. Всякий раз в сознании Анжелики возникал силуэт молчаливого Жана Латника, глядя на которого кормилица постоянно вспоминала армию монсеньора кардинала Ришельё и короля Людовика XIII, пересекающую Пуату, чтобы «обратить в ничто» протестантов Ла-Рошели.
То, о чем перешептывались в пещере Мелюзины, было вечной тайной женщин — как избавиться от проклятого ребенка… Тихие заклинания колдуньи — тщательный ритуал, соединяющий элементы сокровенной, искусной, действенной науки, собранной из тысячи различных средств, не имеющих названия, обреченных оставаться тайными, но предназначенных, чтобы «отвести беду». Драгоценное сокровище, защита женщины от мужчины и опасностей, которые он несет.
«Почему надо было шептаться в пещере колдуньи?» — спрашивала себя Анжелика во время их поездок, воскрешая свои воспоминания среди залитых солнцем пейзажей.
Чтобы уберечься от дьявола? Или от Великого инквизитора, охраняющего Церковь и ее мораль?
Но каким-то чудом у нее все было иначе. Как будто она оставила страну темных несчастий и прибыла сюда, на озаренные светом берега. Однако Анжелика еще не разгадала всех тайн.
Между тем ей казалось, что Жоффрей не торопится стать отцом, и, не осмеливаясь говорить с ним об этом, Анжелика предпочла, чтобы все оставалось так, как есть.
Она знала, что Жоффрей женился на ней не ради наследника, а ради того, чтобы получить рудник Аржантьер. Когда он завладел им, то, казалось, смотрел с некоторым цинизмом на те требования, которые предъявлял ему брак — «институт, лучше всего подходящий для того, чтобы убивать любовь», как они обсуждали это с Фабрицио. Но Жоффрей менее всего предполагал влюбиться. А теперь хотел ли он ребенка? Или ожидал, что Анжелика сама расскажет о своем желании?
Но она не знала, как сказать об этом.
Ведь существовала наука, в которой он был, разумеется, искуснее ее и, несомненно, искуснее бедной Мелюзины, — это был мир любовных наслаждений, куда он увлекал Анжелику, убеждая, что она единственная из всех женщин, кто восхищает его.
Анжелика еще многого не знала о человеке, которого любила. Она пока не могла всецело довериться мужу, ведь слишком долго она испытывала страх. Анжелику пугала страсть, которую она внушала Жоффрею; ее то опьяняли открытия, то внезапно охватывала тревога. Его любовь к ней казалась таким феерическим, таким исключительным подарком судьбы, что Анжелика спрашивала себя: не снится ли ей все это и не обнаружит ли она при пробуждении реальность мрачных предсказаний.
