Адриан сидел на земле, склонившись над плоским камнем, и занимался каким-то цветком.
– А ты не похож на чудовище.
Он резко поднял голову. В трех метрах от него стояла кузина Маделин. Он тут же поискал взглядом своего дядю, деда, кого-нибудь из взрослых. Он пробыл здесь полтора месяца, и они с кузиной ни разу не оставались наедине. Она никогда не говорила с ним.
– Что? – заморгал он.
– Чудовище. Ужас семьи. Мой папа так про тебя говорит. Но ты совсем не такой. Ты выглядишь… – она долго колебалась и нашла подходящее слово, – милым.
– Милым, – повторил Адриан.
– А ты правда такой необузданный, как они говорят?
– О, гораздо хуже. – Он отложил бритву, которой обычно препарировал растения, и переключил все внимание на кузину.
– Насколько? – спросила она и храбро сократила дистанцию между ними. Убийце с бритвой легко было дотянуться до нее. Адриан удивился, что она вообще подошла к нему.
Ее юбки задели его локоть. В воздухе поплыл аромат духов. Он поднял глаза. Юное личико Маделин было неумело напудрено и нарумянено. Но, несмотря на отчаянные попытки казаться взрослой, она выглядела совсем по-детски. Взгляд Адриана скользнул к ее губам неестественного цвета. Ее отец придет в бешенство, подумал он, но накрашенные губы были свидетельством того, что поблизости нет ни ее отца, ни их деда.
– Что ты сделала, Маделин? Отец убьет тебя, если увидит в таком виде.
Она, смутившись, надула от досады губки, но не отступила ни на шаг.
– Папа уехал к своему банкиру. Пепе, – так они звали деда, – поехал с ним. А у мадемуазель Дюран, гувернантки, голова болит, и она прилегла…
– Тебе нельзя быть здесь.
– А меня здесь нет. Я занимаюсь в своей комнате. – Вспыхнула улыбка, потом Маделин отвела глаза.
Адриан встал и отряхнул руки. Снова он заметил, что Маделин пристально смотрит на него.
– Где ты выучил французский? – спросила она.
– Здесь. Потом в школе.
– Папа говорит, что ты никогда не задерживался в школе настолько, чтобы что-нибудь выучить.
Адриан сделал кислую мину. Неужели возможно, что его так привлекает этот… ребенок?
– Думаю, тебе лучше умыться.
Он услышал ее вздох.
– Не очень ты дружелюбный.
Адриан поспешно собирал свои веши.
– Думаю, твой отец хочет, чтобы ты более тщательно выбирала себе друзей.
Маделин наклонилась рядом с ним. Запах духов, окутавший его, на этот раз был полон коварного очарования. Адриан выпрямился. Кузина тоже. Теперь она была совсем рядом.
Их губы неуверенно соприкоснулись. Он чувствовал, что она искренне напугана такой смелостью и готова в любую секунду убежать. Адриан ждал, что перевесит – любопытство или страх?
Но она позволила коснуться ее губ.
– Закрой глаза, Маделин.
– Зачем?
– Так полагается. Я собираюсь снова поцеловать тебя. Если уж ты грешишь, то надо делать это правильно.
– Это грех?
– Грех.
Маделин отступила, но не высвободила рук.
– Я закричу, если ты сделаешь что-нибудь другое, – с внезапной уверенностью сказала она. – Но поцелуй – это не грех. Ты можешь поцеловать меня еще раз.
Разрешение было получено. Адриан притянул Маделин к себе и снова припал к ее губам.
Адриан в семнадцать лет имел дело только с двумя женщинами. В обоих случаях быстрые, хорошо продуманные «случайные встречи» были организованы дамами гораздо старше его. Так что со стороны Адриана была определенная неумелость, со стороны Маделин – суета. Крепко обняв кузину, он на несколько секунд просунул язык ей в рот. Это было неземное блаженство. Маделин сдалась, потом, вскрикнув, отпрянула и вытерла рот рукой.
Испугавшись, он немного сердито спросил:
– Тебе это не нравится?
Она нахмурилась. Ее глаза чуть затуманились.
– Не знаю, – воинственно сказала она. – У меня в животе странное ощущение: то ли мне это нравится, то ли меня тошнит, не могу сказать…
– Черт побери!
После короткой борьбы Маделин позволила его языку проникнуть в ее рот. У Адриана кружилась голова. По его «взрослым» меркам он целовал Маделин довольно долго. Потом с внезапным потрясением он отчетливо осознал, что они лежат среди растений и статуй, что их совсем не видно.
Маделин освоилась, через несколько минут Адриан был на ней. Парадоксальность ситуации тисками сжимала его, тянула назад, толкала вперед. Голова пошла кругом. Адриан вдруг сообразил, что не собирается лишать кузину девственности, а искренне намерен вовремя остановиться. Но когда?
Чем больше Адриан целовал Маделин, тем хуже оборачивалось дело, увлекая действовать дальше. Ему вдруг пришло в голову, что Маделин ему сестра, ее нельзя трогать. Это само собой разумелось.
– Маделин, я… – Адриан проглотил ком в горле, стараясь успокоить дыхание.
Она попыталась прижать его голову к себе. Он сопротивлялся.
– Поцелуй меня, пожалуйста, – прошептала она. – Это… это так хорошо…
– Да. Это выход чувств. Я бы тебе показал, только, боюсь, мне не следует этого делать.
Адриан не собирался обижать ее, но Маделин отпрянула, потом вскочила и бросилась бежать.
Он чувствовал себя совершенным глупцом. И почему-то обманутым. Ему нужно было отвести ее подальше в сад, меньше говорить, больше целовать, позволить себе некоторые вольности, потом овладеть ею. Это вполне можно было сделать.
Всю неделю Адриан боролся с этими мыслями. Потом ему в голову пришла блестящая идея. Он может жениться на Маделин. И тогда все будет в порядке.
Через несколько дней Адриан укрылся с Маделин в кладовой, но тут вмешалась судьба в лице деда.
Дед вытащил Адриана за шиворот и долго стращал в библиотеке, напоминая о долге по отношению к женщинам вообще и к кузине в частности. Маделин отослали из дома, подальше от него.
Адриан довольно часто видел ее, но с ней было минимум полдюжины компаньонок. Это обернулось настоящей болезнью, с реальной физической болью, которой, как он ни старался, не находилось облегчения:
Адриан завел дружбу с гувернанткой Маделин в надежде окольными путями обойти препятствия, выросшие между ним и кузиной. Но гувернантка оказалась романтичной одинокой молодой женщиной. Возникли еще большие проблемы: гувернантка забеременела.
Адриан покорно каялся. Да, он знает, что от этого бывают дети. Только раньше этого никогда не было. Нет, спасибо, он не хочет жениться на гувернантке. Джон, его английский дядюшка, присмотрел для него дочь герцога. Этот факт Адриан скрывал, пока не пришлось выложить его деду.
