Кепка на нем была лихо сдвинута набок, воротник пальто поднят, кашне небрежно болталось на голой шее, потому что ворот рубашки был расстегнут и верхняя пуговица оторвана. На одном из передних зубов у Виктора сейчас блестела золотая коронка, придавая ему совсем уже какой-то хищный и наглый вид.
Галя улыбнулась.
— Ой, я прямо смотреть на вас не могу.
— «На тебя», Галя, «на тебя»,— строго поправил ее Виктор и заговорщически подмигнул.— Ну, потопали.
И он решительно толкнул калитку.
Поднявшись на крыльцо, они долго звонили, потом Виктор раза два что есть силы стукнул в обитую старым войлоком дверь.
Наконец за дверью послышались шаги и густой, не то мужской, не то женский голос сердито спросил:
— Ну, чего дверь ломаешь? Кого надо?
— Тебя надо. Не достучишься тут до вас!
Видимо, этот дерзкий ответ пришелся по вкусу: дверь стали торопливо открывать, зазвенела скинутая цепочка, проскрипел засов, щелкнули какие-то замки.
На пороге появилась громадная, толстая старуха с оплывшим лицом, за сильными стеклами очков настороженно смотрели круглые, совиные глаза.
— Приветик,— нахально осклабился Виктор, переступая через порог.— Петр велел поклон передать.
В этот момент старуха заметила Галю. Настороженность исчезла с ее лица, и она суетливо всплеснула руками.
— Ох, кралечка наша приехала! Да проходите, проходите, гостями будете.
Но Виктор подметил в ее голосе какой-то испуг.
Они прошли в большую темноватую комнату, и старуха зажгла прямую, как свеча, лампочку на столе под глухим абажуром.
Кивнув на широкую кровать, стоявшую в глубине комнаты, она сказала:
— Верхнюю зажигать не буду, мой там спит. Совсем хворый уже. Скоро хоронить будем.
— На поминки приедем,— весело ответил Виктор.— А пока по случаю встречи.
Он вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку водки, а из наружных—две банки дешевых консервов.
У старухи заблестели глаза.
На столе мгновенно появился хлеб, тарелка с солеными огурцами и другая с капустой. Старуха налила Виктору, затем себе полный стакан, потом тяжело перегнулась к Гале и стала лить медленно, словно ожидая, когда ее остановят. Галя поторопилась задержать ее руку.
Пила старуха со смаком, короткими, жадными глотками, после каждого вытирая рукой губы. На отвислых щеках у нее проступил румянец, глаза маслено блестели за выпуклыми стеклами очков.
— Петр велел кое-чего из барахла прихватить,— сказал Виктор.— Все у тебя цело?
— А как же! Все как есть. Хороню, милый, хороню.
— Где хоронишь-то?
— Где надо, милый, там и хороню.
— Ох, попортишь, смотри тогда,— строго сказал Виктор.
— Это я-то попорчу? — Старуха, видно, обиделась не на шутку, и румянец на щеках стал багровым.
— Ты-то. Кто же еще.
— Ну гляди, раз так. Гляди сам. Пошли в сарай.
Сопя, она выползла из-за стола, ее слегка покачивало.
— Я вас тут подожду,— неуверенно сказала Галя.
— Сиди, моя кралечка. Сиди, хорошая,— растроганно проворковала женщина и, надвинувшись, смачно чмокнула Галю в щеку.
Вернулись они довольно быстро.
Старуха тут же устремилась к столу и взялась за недопитую бутылку.
— Ах, с морозца-то как хорошо согреться. Как хорошо.
Словно и выходила-то она лишь для того, чтобы иметь новый повод для выпивки, не осрамившись перед гостями.
— Ты погоди,— остановил ее Виктор, обеспокоенный принятым ею темпом.— Сначала вот чего скажи. Письмо твое в Москве получено. Парень где?
Глаза старухи испуганно забегали.
— Нету его.
— То есть как это «нету»?—забывшись, взволнованно переспросил Виктор.— Что с ним?
Но старуха, к счастью, не заметила его волнения или истолковала его по-своему.
— Кто его знает, что с ним. Убег.
— Врешь, старая! — Виктор со злостью стукнул кулаком по столу.— Тебе что было велено?
Лицо старухи скривилось, и она громко всхлипнула.
— Ну, а я-то при чем? Петя его тогда привез, говорит: «Пусть поживет. Сам за ним приеду». Велел ему при себе письмо писать. А конверту у меня сроду не бывало. Ну, тот на другом листке адрес написал. Петя хотел было сам отправить, а потом мне и говорит: отправишь, мол. И поехал себе. А тут этот гаденыш убег. Ну, я конверт на свои деньги купила и то письмо бросила. Как Петя сказал, так и сделала. Ей-богу, все так и было. Вот истинный крест, так.
— Ну и куда он убег, по-твоему? — немного успокоившись, спросил Виктор.
— Кто ж его знает?..— и, поколебавшись, добавила:— Нешто у Нинки спросить?
— Это кто такая?
— Соседская. Забегала тут. И его видела. Ну и чегой-то они за моей спиной вроде шушукнулись. А на вид тихий такой был, гаденыш, пугливый,— добавила она с накипающей пьяной злостью.— Петя ему ведь как сказал? «Убью,— говорит,— если уйдешь. Под землей достану, помни». Ну, он сперва ни шагу за порог, как велено было. А потом вот убег.
— Ты уж небось к этой Нинке подступалась? — спросил Виктор.
— А то нет? Да разве эта что скажет? А глаза так и стригут тебя, так и стригут. Тьфу! Житья от нее нет, от Нинки. Давешним летом жильцов поселила к себе, такие выгодные жильцы попались. Без слов мою цену приняли. А тут Нинка: пропиши их да пропиши. А нешто ей прописка нужна была? Она, видишь, о чужом кармане беспокоилась. Еще спекулянткой обозвала. Ну, а мне что делать? Пришлось ее же, стерву, просить заявление в милицию написать. А я эту самую милицию, даже когда на базар иду, обхожу за три квартала. Одним словом, в два раза цену скостить пришлось. Вот они у меня где все, и Нинка и милиция.— Она со злостью похлопала себя по жирной шее.
Виктор невольно усмехнулся.
— Та-ак. Придется, видно, самим нам теперь его искать.
— Да нешто его найдешь? И что теперь Петя скажет? Не приведи господь.
— Не он, так другие тебе скажут,— с угрозой ответил Виктор. И старуха опять поняла это по-своему.— А нам пора двигаться. За барахлом другой раз приедем. Сейчас, по твоей милости, его искать надо.
И он поднялся со стула. За ним поспешно поднялась Галя. Вид у нее был испуганный.
Очутившись на улице, Галя облегченно вздохнула.
— Ой, как страшно. Прямо не знаю, как я там высидела.
— Так надо было,— ответил Виктор.— Идем скорее.
За углом они встретили Устинова и двух сотрудников из местного отделения милиции.
— Долгонько вы водку распивали,—сказал Устинов.— Мы уж беспокоиться начали.
