Он прислоняется спиной к стене и рассматривает Винса.
— Так ты, значит, никто и звать тебя никак, но однажды ты приехал сюда — и кое в чем ты рубишь… в карты умеешь играть. Ни с того ни с сего стал человеком, да? Королем бандитов. — Он смеется. — Чушь собачья.
Винс помалкивает. Следит за тем, как Рей чистит яблоко, снимая тончайший слой кожуры, и на белой мякоти остается алый налет. Рей поднимает глаза, его густые брови выгибаются.
— Ненавижу кожуру. И хрустящую корочку на бутербродах.
Он заканчивает чистить первое яблоко, кладет его — голое и беззащитное — и берет второе.
— Ну и как тебе это местечко? — спрашивает Рей.
— Спокан? — Винс пожимает плечами. — Мне нравится.
— Да ну. Не может он тебе нравиться.
— Очень нравится.
— Без балды?
— Ага.
— Хочешь знать, что меня здесь больше всего бесит? — спрашивает Рей.
— Что?
— Пицца. Ее же нигде нельзя найти! Посадить бы их за это. Ужас ведь. Куда в этой дыре пойти, чтобы купить пиццу?
— Дело привычки, — замечает Винс. — Я тут, знаешь ли, к супам пристрастился.
— Да ну! Прекрати! Как ты можешь эту блевотину есть? Или вот пепперони на французских тостах. Разве к такому привыкнешь? Что это за глушь такая, где кусочка пиццы не найдешь? Или бутерброда? Заказываешь в этом городишке стейк, бля, с сыром, а они смотрят на тебя, будто ты попросил зажарить на хер ребенка.
Винс не сдерживает улыбки.
— А такси поймать хоть раз пытался?
Рей вскидывает руки выше головы.
— Прокатился на обоих.
Они смеются.
— А эти мудаки-водилы! — Рей непреклонен.
Винс кивает.
— Знаю, знаю. Как будто в городе одни старики живут. Даже молодежь водит, будто им по сто лет.
— Я в жизни такого не видел. Вежливые, аж пердеть хочется. Я тут всего неделю, торможу у перекрестка… «Всем остановиться!» Что за хрень?
Винс смеется.
— Вот именно.
— Четыре барана стоят, у каждого горят тормозные фары. И пялятся друг на друга, как будто на вечеринку пришли. Десять минут торчат там, уступают друг дружке: «Проезжайте. Нет, вы поезжайте. Нет, я настаиваю. Нет, ну что вы». Знаешь, шеф, я однажды не выдержу, подъеду к такому перекрестку, достану пушку и всех этих дебилов перестреляю к чертовой матери.
Винс улыбается, кивает. Косится на дверь в спальню.
— А вот еще…
Винс встает и делает шаг, не дав Рею закончить предложения. На этом его движение заканчивается, но попутно он мысленно отмечает, насколько быстро этот верзила разгибается и соскакивает со спинки дивана, сверкнув нержавейкой, насколько остро нож для овощей впивается ему в щеку, прямо под глазом. Именно боль и сила огромных ручищ, сдавивших его горло, убеждают Винса отпустить плечи Рея и, повинуясь толчкам, сесть обратно на стул.
Винс откашливается и ощупывает свое беззащитное горло, потом дотрагивается до раны на щеке. Она невелика, чуть больше серьезного пореза от бритвы. Но он все еще ощущает, как острие ножа проходит по скуле, прямо под глазницей. От повторяющегося в голове звука царапаемой кости его передергивает.
Рей нависает над ним, держа в руке нож. На его лице отражается лишь смертельная скука.
— Ну что там?
Винс убирает руку и показывает здоровяку рану.
— В глаз не попал. Повезло тебе.
Рей стоит еще с минуту, оглядывая комнату.
— Ладно, — говорит он, как будто рад, что молчание закончилось. Он вытирает капли крови с острия ножа и снова усаживается на спинку дивана. Разрезает яблоко пополам, потом еще раз и еще, бросает дольку Винсу. Смотрит задумчиво, словно пытается что-то вспомнить.
— На чем мы остановились? А! — Он улыбается и хлопает в ладоши. — Шлюхи. Ты где-нибудь видел таких уродок? Прям и не знаю, то ли трахать их, то ли на хер послать.
Ленни возвращается с початой бутылкой «Калуа».
— Это еще что за хрень? — интересуется Рей.
— «Калуа». Кофейный ликер.
— Ты мне что, гребаный шоколадно-молочный коктейль приволок?
— Можно сбацать «Белого русского»[47]. Или «Оползень»[48]…
— Оползень?
— Ага.
— Оползень. — Он смотрит на Винса. — Будем бацать гребаный оползень.
Ленни переводит взгляд с Винса на Рея.
— Да все магазины закрыты! Сейчас же четыре утра, Рей.
— А это ты где взял?
— Домой смотался.
Рей смотрит на Винса и качает головой. «Поверишь, что приходится терпеть такое дерьмо?» Он открывает «Калуа» и нюхает. Делает глоток.
— Оползень?
— Ладно, Винс, вот как мы поступим, — начинает Ленни. — Ты назначишь встречу почтальону. Познакомишь нас.
Но ни Рей, ни Винс не спешат посмотреть в его сторону.
— Так это они тебя таким именем наградили? — спрашивает Рей. — Винс? Нормальное имя.
— Я сам выбрал, — признается Винс.
— А на самом деле как тебя?
— Марти.
— Да уж, Винс лучше. А я вот вроде как теперь Ральф Ларю. Прикинь? Ральф, бля, Ларю. Ужас. Я немного потерпел и плюнул, не смог.
— Привыкнешь и к новому имени.
— Не стану менять имя для этих козлов. — Рей думает о чем-то другом. — Слушай, а где ты учился на пекаря?
Рей протягивает Винсу бутылку «Калуа».
Винс берет ее.
— В общественном колледже. Полгода.
Рей наклоняет голову к плечу.
— Ну и как оно?
— Пончики печь? Мне нравится, — отвечает Винс.
— На долю берешь?
— Нет.
— Отмываешь бабки?
— Нет.
— Откаты берешь?
— Нет, — повторяет Винс. — Я просто… пеку пончики.
Рей снова наклоняет голову к плечу.
— Не догоняю я что-то.
— Это… прибыльно. Ну а ты? Кем будешь?
Рей жует яблочную дольку.
— Запихнули меня на гребаные курсы по ремонту дизелей.
Винс улыбается.
— Это меня-то! Ремонтировать здоровые грузовики, да? Представляешь? «Вот смотри, долбоеб, это, бля, называется трансмиссия». Так, что ли? — Рей пожимает плечами. — Оказалось, ученик из меня никакой. Препод сказал, что я не умею сосредотачиваться. Поставил мне «трояк». — Он забирает бутылку у Винса. — Гондон чертов.
