первый парашютный прыжок с самолета.
Не знаю как у других, но у меня получилось все как он говорил.
Уже потом я осознал, что прыгать с парашютной вышки страшнее, чем с самолета.
Стоя в проеме люка самолета и глядя вниз, ты практически не ощущаешь земную твердь, видишь только необъятный простор, который хоть и кажется опасным, но ты его не можешь оценить как что-то, что превратит тебя в лепешку, если ошибешься.
Там наверху земля не воспринимается, как стихия о которую можно разбиться в дрободан.
А вот стоя на вышке, зрение обостряется настолько сильно, что ты видишь на земле каждый камешек, ветку, о которые, случись что, можно долбануться со всего маха.
Психологически сделать шаг в люк самолета на высоте восемьсот метров гораздо легче, чем сделать шаг с вышки, высота которой всего-то метров двадцать пять.
К тому же смотреть снизу вверх на вышку это одно, а вот с вышки вниз другое.
Но мне было не впервой преодолевать свой страх. Получив от выпускающих сигнал «приготовиться», я кивнул в знак того, что готов. И еще раз прогнал в уме все инструкции.
— Пошел!
Я стиснул зубы и спрыгнул держась за стропы.
Все завершилось удачно
Михеев подошел ко мне и похлопал по плечу. Мы давно забыли свои распри и крепко сдружились.
— Молоток, если честно, в роте четверых пришлось заставлять прыгать пинками. Я не рассказывал, потому что не хотел нагонять на тебя ужаса. —
— Теперь можно было покорять самолеты?
— Давай еще. Пойдешь?
Я кивнул.
В этот день я прыгнул еще пяток раз. Больше с парашютной вышки я никогда не прыгал.
А дальше воздушное судно. Первый прыжок еще через два дня — без оружия, с Ан-2, с высоты восемьсот метров.
Конец октября, раз к этому времени нападало довольно много снежку. Мы были в шапках-ушанках, в валенках, которые специальными резинками прикреплялись к ноге, чтобы не слетели в воздухе.
Нас с михеевым вдвоем привезли на аэродром.
Наши парашюты были уложены заранее.
Каждый боец свой парашют обязательно укладывает лично на десятиметровом укладочном столе и лично потом расписывается в специальной ведомости.
Когда прибыли на аэродром, нас приставили к группе новичков. Мы не очень долго ждали. Нас вскоре начали грузить в АН-2.
Внутри фюзеляжа мы все расположились таким образом: по левому борту, где дверь, сели четыре человека, на скамье у противоположной стены пять.
Инструктора еще раз провели короткий инструктаж и напомнили, что прыгать нужно было только после команды выпускающего.
Он должен хлопнуть тебя по плечу и сказать: «Пошел!»
Меня посадили так, что я сидел пятым по левому борту, прямо напротив двери.
Меня посадили так, что я сидел пятым по левому борту, прямо напротив двери. Михеев сидел напротив меня.
Обычно всех рассаживают по весу так, что самые тяжелые прыгают первыми, самые легкие — последними.
Парнишка рядом очень переживал:
— Честно скажу, мандраж у меня суровый, — тихо сообщил он мне.
— Не переживай, брат. Все будет хорошо. Ты боишься прыжка? Посмотри, здесь все бояться и я тоже, — я старался его немного успокоить.
— Прыжка тоже боюсь, но еще больше, чем самого прыжка, я боюсь, что струшу и на глазах своих товарищей, а главное — ротного, окажусь отказчиком.
— Я нисколько не сомневаюсь, что ты прыгнешь.
Похоже, что он от этих слов немного успокоился. Я прислушался к своим внутренним ощущением.
Даже если я немного волновался, я точно знал, что прыгну чего бы мне это не стоило.
У меня было такое ощущение, что если бы даже парашют с меня сняли, я все равно сиганул бы в дверь, когда подошел бы мой черед.
Взревел мотор. «Аннушка» очень быстро, без предупреждения, подпрыгивая на кочках и махая в такт неровностям упругими крыльями, вырулила на взлетную полосу, разбежалась и взмыла в небо.
Это, кстати, был мой первый в жизни полет на АН-2, потому что до службы я никогда на таких маленьких самолетах не летал.
Все было внове, все было в диковинку, но внутри фюзеляж выглядит точно так же, как на тренажерах.
Когда машина набрала высоту и немного выровнялась после взлета поступила команда: «Зацепить карабины».
Каждый парашютист обязан зацепить карабин за трос. При этом предохранитель защелки карабина должен быть обращен в сторону левого борта.
Этому тоже долго и настойчиво учили. Мы все с разной скоростью и сноровкой зацепили карабины.
Самолет шел кругами и быстро набирал высоту.
Над кабиной летчиков я увидел три больших фонаря: желтый с надписью «Внимание», зеленый с надписью «Пошел» и красный — «Отставить».
Сначала зажегся желтый, летчик развернулся в своем кресле и кивнул нашему выпускающему. Офицер, у которого карабин тоже был на всякий случай зацеплен, открыл дверь внутрь фюзеляжа.
Шум мотора усилился, в дверной проем я увидел какие-то рваные клочья облаков. А еще поднялся ветер и был слышен свист.
Первые четверо по левому борту встали, немного пригнулись и по одному стали подходить к люку. Михеев помахал мне рукой, подмигнул, а потом отвернулся от меня к дверному проему.
По команде и хлопку выпускающего парашютисты по одному смело отталкивались от порожка и быстро исчезали в проеме люка.
После них только болтались, закручиваясь в воздухе, вытяжные фалы.
Первый, второй, третий. Как ни странно лампы больше не загорались, или я просто их не замечал. Я решил на них не смотреть.
Подошел четвертый, и только он прыгнул, как я вскочил на ноги.
Я стоял по правому борту на изготовку прямо напротив двери. Выпускающий посмотрел мне в глаза и только собирался подать команду «Пошел», как прямо со своего места в два прыжка оказался уже за бортом.
Первая мысль — дело сделано! Но тут налетел порыв ветра, меня куда-то крутануло. Я не очень понимал, что делать в таком случае. Я ковырялся в памяти, но не мог вспомнить ни одной подходящей инструкции.
А в следующую секунду я почувствовал, что меня будто кто-то схватил за шкирку ноги сами собой повисли вниз.
Буквально через две секунды со свистящим шелестом, а потом с резким хлопком, над головой раскрылся купол парашюта.
В этот момент меня сильно встряхнуло, раскрылся купол.
Первое, что я почувствовал — плавность хода. Полный покой. Отсутствие суеты и ветра. Я ничего не слышал, в небе царила настоящая тишина.
Боже, это было одно из самых прекрасных ощущений, что я испытывал в жизни! Контраст этой божественного безмолвия со звуками ревущего
