всему полу. Работа была кропотливая, но, слава богу, мелких камней в яйцах почти не было, в основном попадались крупные. И, кстати, многие из них были уже ограненные.
Лялька выдала предположение, что это старые камни.
— Теперь такую форму практически не встретишь, — сказала она, рассматривая крупный камень желтоватого оттенка. — Большие потери при огранке. Невыгодно.
Лялька неплохо разбиралась в драгоценностях и, если верить ее словам, то получалось, что...
— Господи, боже мой, — ахнула я, — так это что же такое получается? Камни-то, что ли, ворованные?!
— Как это, ворованные, — не понял Фира. — Что ты имеешь в виду?
Поднявшись с коленок (я разбирала мусор на полу возле стола) и с трудом разогнувшись, я взгромоздилась на стул.
— А так! Если эти камни старые, значит, их наковыряли из старых оправ. А зачем нужно было это делать? — Я обвела всех взглядом. — А чтобы их невозможно было опознать. Ювелирное изделие опознать легко, а отдельный камень — довольно трудно, если, конечно, это не булыжник какой-нибудь с персональным именем.
После моих слов родственники приостановили работу по сортировке очистков, побросали свои кучки и в ужасе уставились на меня.
— Марианна, — строго сказал отец, — ответь наконец, что все это значит и где ты все это взяла? — Он обвел рукой кучки мусора и ткнул пальцем в небольшую горку из драгоценных камней.
— В помойном ведре у тети Вики, — ответила я.
Услышав такое про свое помойное ведро, тетушку чуть удар не хватил, но Лялька жестом попросила ее повременить падать в обморок.
— Что ты людям голову морочишь? — сказала она. — При чем здесь ведро, когда эти коробки тебе Макс дал. Камни явно его. И все это здорово смахивает на контрабанду, чтобы не сказать хуже.
Отец по-прежнему ничего не понимал и переводил вопросительный взгляд с меня на Ляльку и с Ляльки на меня.
— Контрабанда?! — ахнул он. — Ничего не понимаю. Так, значит, эти камни принадлежат Максиму Валентиновичу?
Так почему же тогда ты отказалась с ним разговаривать? Или ты собираешься все это присвоить себе?!
Голос отца аж зазвенел от гнева. А я вскинула голову и обалдело уставилась на предка. Вот уж никак не ожидала, что родной папаша мог так дурно подумать о своей дочери.
— На черта мне эти камни? — возмутилась я. — Просто я еще сама не знаю, что все это значит и что со всем этим делать.
А отец между тем в возмущении воздел руки к абажуру и нервно забегал вокруг стола. Пробегая мимо барной стойки, он мимоходом плеснул себе холодного чая и, размахивая кружкой, стал горячо доказывать, что нам сейчас не в очистках надо ковыряться, а немедленно звонить Максиму Валентиновичу или же сообщить о находке в милицию.
Я вопросительно поглядела на Ляльку.
— Что делать-то?
Та только нехотя пожала плечами. Чувствовалось, что не очень-то она согласна с моим отцом, и была бы ее воля, вообще бы никому ничего не сообщала. Но поскольку упасть в глазах моего уважаемого предка она себе позволить не могла, то без всякого энтузиазма процедила:
— Ну уж так сразу и в милицию... Максу сначала позвони. В конце концов это его коробки, ему и решать, что с ними делать.
Отец одарил Ляльку уважительным взглядом, а мне протянул телефонную трубку.
— Что, прямо так сейчас и звонить? — попыталась я оттянуть время. — Поздно уже.
Отец отрицательно мотнул головой.
— Ничего не поздно. К тому же Максим Валентинович только что сам звонил и очень за тебя беспокоился.
Макс отцу очень нравился. Они как-то виделись пару раз. Один раз у меня дома — Макс тогда заезжал ко мне по какому-то делу. А в другой раз мы случайно встретились в ресторане. Мы с Максом отмечали три месяца нашего знакомства, а отец ужинал в обществе американских ученых, которые приехали в институт по каким-то там научным делам. Макс тогда произвел на отца неизгладимое впечатление. И умный-то он, и воспитанный, и с хорошими манерами, и еще бог знает что... Мне, конечно же, было приятно, Макс мне и самой до чертиков нравился.
Я взяла у отца телефон, набрала Максов номер и, прилепившись ухом к трубке, замерла в ожидании. По тому, как Макс отреагирует сейчас на мое сообщение о драгоценностях, что будет говорить и каким тоном, я смогу понять, замешан он в этом деле или нет.
Макс ответил на звонок сразу же. А, услышав мой голос, даже не стал орать, как в прошлый раз, а только поблагодарил бога, что я жива и здорова и что со мной все в порядке.
— А с чего ты взял, что со мной все в порядке? — спросила я. — Тебе что, дядя Жора сказал?
Макс на секунду замер, а потом спросил:
— Дядя Жора? Ты Сизова имеешь в виду? А где он, кстати? Все как с ума посходили — ни у кого мобильники не работают. Куда он подевался?
— А ты сам-то где? — осторожно поинтересовалась я.
— В Киеве. Утром собирался ехать в эти ваши Белые... то есть Большие холмы. Так ты где сейчас находишься, Марьяша?
— В Большие холмы ездить не надо, — сказала я, — нас там уже нет. Езжай домой. И вот еще что... Бриллианты твои с изумрудами у нас. Не могу сказать, что в целости и сохранности — мы их сейчас из помойного ведра достаем, но в принципе ты можешь их забрать. Они же ведь твои?
Я задала вопрос и с замиранием сердца стала ждать Максовой реакции.
— Чего ты сказала? — не понял Макс. — Что вы достаете из помойного ведра?
— Бриллианты и изумруды.
— Уф-ф... — Макс с шумом выдохнул и, помолчав некоторое время, невнятно пробормотал: — Да, как-то с утра день не задался... — Потом еще немного помолчал и спросил уже другим тоном: — Так что ты сказала, дорогая? Что вы там делаете?
— Приезжай, увидишь.
У меня отлегло от души. Кажется, Макс вообще не в курсе дела относительно этих драгкамней.
«Господи, какое счастье!», — подумала я и с глупой улыбкой посмотрела на родственников.
— Он ничего не знает, — прошептала я, прикрыв трубку рукой. И уже совсем другим тоном спросила: — Так, значит, это не ты начинил конфеты драгоценными камнями?
— Начинил камнями?.. —
