знаешь, каково это – сидеть там и понимать, кем он мог бы стать? Какие невероятные вещи мог бы совершить? Я знаю. Отчасти понимаю, что он чувствует, потому что в детстве чувствовал то же самое. Сидеть на месте, пока твой брат делает все, что ты хотел бы сделать сам, но не можешь. Никто не был так хорош, как Джон. В нашем доме, в нашей школе, в церкви. Нет такого человека.
– Из-за этого ты постоянно злишься? – спрашиваю я, пытаясь соединить точки на невидимой диаграмме.
– Ты права, я зол. – Его голос гремит в маленьком пространстве, плечи напрягаются, и он сжимает руки в кулаки. – Разве ты не понимаешь? Я так долго гнался за призраком того, кем он был, что сам оказался на грани выгорания. Вот почему я ненавижу игру, которую раньше любил, но не могу сказать об этом… Потому что кто я такой, чтобы жаловаться? Я зарабатываю миллионы в год. Пытаюсь побить рекорды. Моя жизнь – мечта. Осталось только выиграть Кубок Стэнли. И я заполучу его, даже если придется умереть, потому что это меньшее, что я могу для него сделать.
– Но что насчет тебя? Когда ты начнешь жить своей жизнью? Когда у тебя появится кто-то, к кому ты будешь возвращаться? Кого будешь обнимать и в ком будешь растворяться в тяжелые моменты? С кем будешь смеяться, спорить, жить? Когда ты уже начнешь жить, Хантер?
Глава 51. Хантер
Она не понимает.
Я думаю только об этом, пока Деккер смотрит на меня и говорит то, что я не хочу слышать.
Я отвергаю то, что, знаю, является правдой, которую она все повторяет в попытке заложить ее мне в голову.
Когда ты уже начнешь жить, Хантер?
Но во мне злость, грусть, столько всего, что мне сложно что-либо расслышать.
– Знаешь, что действительно забавно: за все, что у меня есть, – взмахиваю я руками, – я должен быть благодарен отцу. – Я смеюсь, но в моем смехе нет и капли веселья. – Я бы сейчас здесь не стоял, если бы не он и его наказания. Это, мать твою, и благословение, и проклятие.
– Это то, чем ты это видишь. То, что когда-то было твоим проклятием, теперь станет твоим благословением.
Эти слова предназначены, чтобы все исправить, но легче сказать, чем сделать.
Я знаю это.
Она знает это.
Но все равно произносит их.
– Если бы все было так просто.
– Ты прав, это непросто. Но то, что ты вынужден существовать с ощущением, будто твоя жизнь тебе не принадлежит, – чушь какая-то.
– Я ушел, как только появилась возможность. – Меняю я тему, когда эти мысли озаряют меня. Будто я хочу освободиться от всего сразу. Может, однажды высказанные вслух, они уже не будут так ранить. – Я люблю брата больше, чем весь этот гребаный мир. Этот миф про близнецов – правда. Между нами существует особая связь, мы чувствуем боль друг друга… но смотреть на него подобно тому, как если бы кто-то без конца хлестал меня по лицу. В одну минуту я зол на весь мир, а в следующую – на себя… Поэтому легче всего было уехать и больше не возвращаться. Он для них все, а я всего лишь ошибка.
– Как ты можешь такое говорить? – Я отказываюсь замечать сочувствие, которым наполняется ее взгляд. Даже если оно и искреннее. – Посмотри, каким мужчиной ты стал, каких вершин достиг. Посмотри…
– Они видят только одно неправильное решение. – Я никогда не говорил правды. Эти слова, произнесенные вслух, будто бы снимают тяжесть с груди. – Я вижу лишь, как он умирает, понемногу, день за днем, инфекция за инфекцией. Господи, он едва ли тень того, кем был раньше. Он не может говорить, есть, делать что угодно без помощи мамы. Да что это за жизнь, Деккер? Что за гребаную участь я ему уготовил? – Мой голос срывается, а плечи начинают дрожать. – Как я и сказал, родители видят лишь одно неправильное решение.
– Неправда, – отвечает она, но я вижу, что она сомневается, так ли это. – Джон стал центром их вселенной, потому что ты уехал, чтобы построить карьеру в НХЛ. Они думают о нем, когда просыпаются и когда засыпают… Так что вполне логично, что они ставят его на первое место, но не думай, что они не гордятся тобой. Не думай, что они не смотрят твои игры по телевизору и не улыбаются, понимая, что это их сын. Не…
– Прекрати, – кричу я. Ненавижу слезы, что обжигают глаза. Слезы, которые я не в силах спрятать. Я ненавижу надежду, которую даруют ее слова, но больше всего ненавижу то, что с моих плеч сваливается чертовски тяжелый груз. Груз, который я тащил в одиночку. Я не… Я не знаю, как перестать верить. – Просто. Перестань. Пожалуйста.
– Что перестать? – кричит она мне прямо в лицо. – Тебе следует понять, что быть любимым – это нормально. Тебе стоит понять, что тебя не за что винить. Кубок Стэнли не облегчит боль от того, что произошло. Он не…
– Но Джон поймет, что я не выполнил свое обещание, а времени осталось не так много.
Когда Деккер переплетает свои пальцы с моими, я из последних сил принимаю ее нежное прикосновение. Вчера ночью, в темноте, было намного проще, чем теперь при свете дня, когда она знает правду.
Но я жажду ее прикосновений. И ненавижу это. Чувствую, что не заслуживаю подобного, но хочу лишь прижать ее к себе и потеряться в ней… но в этот раз не чтобы забыться. Не чтобы использовать секс как средство, способное заглушить боль. На этот раз я хочу все прочувствовать. Мне нужно прочувствовать. Хочу на несколько секунд поверить, что она права и что я ни в чем не виноват. Что я заслуживаю это.
Что я заслуживаю ее.
– Деккер. – Ее имя – шепот на моих губах, ее прикосновение – бальзам для моей души.
Она обхватывает мое лицо ладонями и пристально смотрит на меня. Затем приподнимается на цыпочки и прижимается губами к моим щекам, смахивая поцелуями слезы, о которых я и не подозревал.
– Декк, – произношу я уже более грубо.
Она смотрит мне в глаза. Ее руки на мне. А слова – в моей душе.
Мы прижимаемся друг к другу лбами, ее выдох становится моим следующим вдохом. Деккер сжимает пальцами ткань моей рубашки. И в этот момент я осознаю.
Осознаю, что хочу лишь ее.
Что мне нужна лишь она.
Она усмиряет моих демонов.
Она видит настоящего
