на Христа. Я спросил, как его за это наказали, мне ответили – он сам себя наказал, пошел и удавился. Я понял – если бы Иуда сам не удавился, его бы никто не тронул. А Евангелие – святая книга для многих стран на Западе. Выходит, что на Западе грех Иуды не наказывают. Мне это не понравилось. Почему не наказывают? Да потому, что там это дело обычное! И я понял: на Западе – предатели, тем западные люди и живы, а на Востоке за предательство убивают.
Деревнин был озадачен таким толкованием Священного писания, но спорить не стал – испугался, что не сможет переубедить ногайца.
– Так как мы сделаем, чтобы я по всем правилам мог отобрать у той женщины сказку?
– Бебеня! Поезжай за братом! Надобно наконец покончить с этим дурным делом, – велел князь.
– Вокруг его двора караулы ночью теперь ходят, – напомнил Бебеня. – Чтобы с посольством не сговорился.
– Проклятые шайтаны! Потому и посылаю тебя. Хоть через дыру в шаныраке, а вытащи его. Хоть на тулпаре – а привези.
– Эх, был бы у меня тулпар… Ладно, постараюсь.
С тем Бебеня и вышел.
– Тулпар – это у казахов крылатый конь, – объяснил ногаец. – А шанырак – святая вещь. Потом, когда посольство уберется, поедем в гости к брату, я тебе покажу. У него черный шанырак, что венчает юрту. Когда брата с семьей обманом захватили в плен, он привез с собой свои юрты – большую, в восемь канатов, и малую, в шесть. И оба шанырака. Черный – отцовский, который был на юрте деда, прадеда и всех предков до седьмого колена, а то и больше. Оттого и черный – его закоптил дым очага…
Деревнин подумал – вот целый мир, о котором он ничего не знает и, статочно, никогда не узнает. Уедет посольство, Годунов пошлет Ораз-Мухаммада и князя Урусова на какую-нибудь новую войну, и останутся в памяти только звуки кобыза да, возможно, нерусское слово «шанырак».
– Что я могу предложить тебе, князь-батюшка? – спросил он. – Все мои спят, но я и сам найду на поварне все потребное.
– Я сыт. А ты расскажи мне о своей службе, – попросил ногаец. – О том, как ловил всяких лиходеев. Это не даст нам заснуть до приезда брата.
И впрямь – у Деревнина хватило ума вспоминать всякие потешные истории, вроде той, когда ночью брали приступом опустевший купеческий терем, в котором завелась нечистая сила и чуть не устроила пожар. Оказалось – шалили дворовые девки, затеяли в пустой горнице святочные гадания. Он рассказал про вора, застрявшего в подкопе, про другого вора, который, убегая, сунул похищенную кису с деньгами в квашню с выходившимся тестом, про третьего вора, забравшегося в подпол и там заснувшего.
В это время Бебеня научил кучера возка, что ему следует делать. Понаблюдав за караульными стрельцами, он понял, каким способом их обмануть. Обычный человек, шагая по утоптанному снегу зимой, очень редко поднимает голову, чтобы взглянуть ввысь, на звезды. То, что выше его отороченного мехом колпака, словно бы не существует.
Возок впритирку прошел мимо забора воеводского двора, и Бебеня с крыши переметнулся туда. Дворовые псы его знали и, прибежав, гавкнули пару раз ради приличия. Ораз-Мухаммад не спал и тешился игрой на кобызе. Был он не столь ловок, как Бебеня, но молод и силен. Потому, когда возок по тайному знаку покатил обратно, оба они с забора сиганули на крышу и распластались там в обнимку, чтобы не слететь на крутых поворотах.
Меж тем Деревнин внутренне уже стал готовиться к беседе с незнакомой женщиной.
– Князь-батюшка, ты хоть поведай, кто такова, – попросил он. – Как с ней говорить-то? Я не больно люблю сказки у баб отбирать – иная вдруг заревет белугой, иная вовсе на пол грянется без чувств, скачи потом вокруг нее с водицей. Я ведь не знаю даже, как ее звать-величать. Сидит в тереме, как сова в дупле, и носа оттуда не кажет…
– Ей велено не выходить, – сказал ногаец. – Никто не должен знать, что она у тебя прячется. Звать ее – Айша, другое имя – Жанаргуль. Айша – так отец назвал, это имя любимой жены пророка Мухаммада. А Жанаргуль – ее казахское имя, так соседи звали. У казахов женщинам красивые имена дают. «Жанар» – значит «блеск глаз», «гуль» – «цветок».
– Цветок с глазами? – удивился Деревнин.
– Казахи часто называют девушек цветами. Спроси брата – он тебе расскажет, как весной цветет степь… – Князь вздохнул.
Деревнин удивился: отчего бы ногайцу не рассказать, ведь и он – степняк, и он видел цветущую степь. Но в глазах у князя стояла, словно темная вода в колодце, не передаваемая словами тоска. Видно, не желал воспоминаниями травить душу. От степи он отдалился, к Москве, видать, так и не пришел…
– У нее, значит, одно имя – как в ваших святцах, а другое – соседи дали? – Странные нравы степняков очень удивили подьячего.
– Ей должны были дать имя, как в Коране или в хадисах. Она ведь «кожа», – сказал ногаец. – «Кожа» – ак-суйек, белая кость. «Кожа» ведут свои роды с тех времен, когда на земли казахов пришла вера в Аллаха. Ее принесли воины и имамы, они остались жить в степи, завели семьи. Поэтому у женщины такое лицо. Она не очень похожа на казашку или ногайскую татарку. Наши девушки и женщины – луноликие… Ее прадеды – арабы, сподвижники самого пророка Мухаммада, да будет доволен им Аллах. Их было четверо – Абу-Бакр, Оман, Осман и Али. Их потомки пришли на земли казахов. Теперь «кожа» – муллы и имамы, случается, что эти роды дают славных воинов – батыров. Они роднятся между собой, но бывает, что отдают дочерей за казахов, которые не ак-суйек. Жанаргуль отдали за человека, который понравился ее отцу и ей самой. Он с детства учил арабский язык, потом выучил персидский, он умеет читать Коран на разные лады, это искусство. Может и детей учить. Он же берет с собой книги. Такого человека зовут в аулы на зимовку или на летовку, хорошо ему платят. Могут подарить аргамака в богатой сбруе.
– Я слыхал, что детей у вас учит мулла, – заметил Деревнин, в тот миг напрочь забыв, что собеседник – ногаец,
