Сафие Салмановой и округлый живот Айлин или из-за перманентного перевозбуждения застрессованный организм жаждет размножаться и я нахожусь в бесконечной ментальной овуляции, но все чаще ловлю себя на сознательном желании стать мамой его детям. Таблетки при этом исправно принимаю. Без разговора такое не делается.
— Идем, Юль, — из раздумивый вырывает обращение Славы. Он сам надел свою мантию. Уже открыл дверь, позволяя проникнуть в мою приемную тревожному галдежу.
В суде сегодня настоящий дурдом. Куча рассмотрений. Толпы. Задержки. Очереди в залы.
Коридор наполнен адвокатами и сторонами. Периодически происходят перепалки. Дышать сложно. Пройти тоже. Но мне везет — неприкасаемым ледоколом дорогу для меня расчищает человек в мантии. Я иронично думаю, что иметь личного судью — это очень удобно.
Тарнавский тормозит перед забронированным за нами залом заседаний. Открывает дверь. Кивает, давая зайти первой. Это лишнее, не свойственное другим судьям, джентльменство. Но, мне кажется, о нас уже и так судачат. Здесь. В университете. Может даже попрошайка под судом. Вот и пусть. Если честно, почти пофиг.
Пока Тарнавский листает материалы, готовлю зал к рассмотрению дел. Зову первые по списку стороны.
Впереди дохуище работы. Просто до-ху-и-ще. Никто не уйдет домой в шесть. Мы уедем в лучшем случае часов в одинадцать. В машине закажем не самую вкусную, а самую быструю доставку. Вдвоем примем душ, чтобы быстрее. Займемся таким же быстрым сексом. Наедимся впервые за день и завалимся спать, чтобы завтра встать по раннему будильнику.
Но до этого еще нужно дожить. А пока вместе со стуком молоточка мы начинаем эстафету судебных заседаний.
В частности, сегодня мы слушаем "дело Смолина".
Работа над ним — чуть ли не самая трудоемкая часть нашего плана. С юридической точки зрения — это адские муки и ночи без сна. После возвращения материалов из апелляции и возобновления рассмотрения Слава вынес уже несколько определений вроде бы в «нужную» сторону. Он делает вид, что идет на уступки. Я по-прежнему остаюсь вроде как не использованным козырем на всякий случай. Собираю компромат.
Но по факту весь процессуальный путь к финальному решению должен выглядеть так, чтобы его нельзя было ни оспорить, ни сбить. Дело далеко не в одном спорном предприятии, ликвидация которого больше напоминает дерибан. Это дело, в какой-то степени, станет прецедентным. Только не в прямом юридическом значении. Оно определит практику и роли в дальнейших олигархических договорняках.
Каждое рассмотрение занимает у нас с судьей Тарнавским от пяти до пятнадцати минут.
Сегодня судья никого не щадит. Настроение у него не расшаркиваться. Стороны получают люлей и улетают готовить следующие ходатайства. А мы неумолимо приближаемся к моменту, когда в зал заходят стороны по тому самому делу.
И если сначала все кажется мне вписывающимся в ту самую рутину, то в один момент сердце сбивается. Раньше Смолин сюда не являлся. Ему и не надо. Но сегодня он здесь.
Я прячу свое удивление под маской деловитого чинуши. Если его присутствию удивлен Слава — это никак не распознать.
Тарнавский такой же. Стучит молоточек.
В стороны летят сначала вопросы. Потом — люли.
Смолин ведет себя тихо. Не лезет. Даже не скажешь, что особенно вникает. Только в какой-то момент опускает взгляд под стол, а через десяток секунд мне на телефон прилетает бесячее: "Выйдешь после нас. Пару слов хочу сказать".
Не выйти — не вариант. И даже вид не сделаешь, что не заметила сообщения.
Я отрываюсь от экрана и ловлю внимание Лизиного отца на себе.
Запрещаю себе злиться на Смолина. Хочешь? Выйду. Не вопрос.
Когда Тарнавский заканчивает заседание, встаю со своего места и подхожу к судье.
Опускаю руку на плечо. Наклонившись, на ухо шепчу:
— Я выйду…
— Зачем?
— Руслан попросил.
В ответ — тишина. А пространство вокруг густеет.
Не надо. Не злись. Все хорошо.
— Интересно, что скажет. — Подталкиваю Славу своей полуправдой к тому, чтобы отпустил. Хотя на самом деле, не особо интересно.
Я бы хотела прижаться к щеке любимого губами. Я уже волнуюсь из-за вздувшейся венки на виске. Но все это нельзя.
Однозначного ответа не дожидаюсь. Выравниваюсь, приглаживаю юбку и, не оглядываясь, выхожу из зала заседаний.
Прошу подождать участников следующего процесса, а потом на моем локте сжимаются пальцы.
Это лишнее. Совершенно не нужное.
Я поднимаю глаза и смотрю на Смолина предупреждающе. Мой взгляд должен читаться как: вы хотите, чтобы у людей возникли вопросы? Я не хочу.
Он, как ни странно, слушается. Пальцы разжимаются. Мужчина отступает в сторону, кивает, указывая направление, и я иду за ним за ближайший угол. Здесь не то, чтобы совсем уж безопасно, но ушей меньше. Это факт.
Я хотела бы сохранить дистанцию, но Смолин отдает предпочтение приватности разговора.
Приходится прижиматься лопатками к стене и стараться не дышать глубоко. Почему-то не хочу вдыхать его. Он как будто травит.
Но сказать, что волнует… Да нет.
Складываю руки на груди и сжимаю губы. Я играю недовольную его излишним вмешательством в мою безупречную работу шпионку.
— Это не могло подождать? Обязательно меня подставлять? — вздергиваю подбородок и смотрю в глаза. Окружившие меня влиятельные люди научили многому. В частности, навязывать свой тон. Свои правила. Я пытаюсь.
И не могу сказать, что попытка тщетная. Смолин хмурится. Изучает внимательно.
— Что ему сказала?
— Что в туалет приспичило.
Кивает. Снова молчит недолго.
— Я недоволен, Юля. — Сердце ускоряется. Но на лице это никак не отражается. В стенах суда я чувствую себя безопасно.
— Чем?
— Ты включила игнор. — Несдержано фыркаю. — Звезду поймала. Это я должен ловить тебя в суде?
Обидные слова выводят на эмоции. Ему нужна послушная кроткая крыса. А я уже дождаться не могу, когда смогу рассмеяться в лицо.
— У меня много работы.
— Не больше, чем у меня. Я время как-то нахожу.
— Я объясняла, что Тарнавский ревнивый. Он постоянно следит за моими передвижениями. Вы хотите, чтобы он меня к вам приревновал или чтобы начал копать и все понял?
Я знаю, что звучу убедительно. Возможно, этим и бешу. Лицо Смолина сохраняет прохладное, требовательное выражение. Я читаю в глазах, что он сдерживается. Только понять не могу, зачем ему личные встречи. Или не хочу понимать.
— Вы позвали меня, чтобы полюбоваться? — продолжаю играть в нарванность и недовольство. В последнее время Юля для него именно такая. Поймавшая звезду удачливая шпионка, он прав.
— А если так?
От неожиданности теряюсь. Дыхание сбивается. Даже взгляд увожу. Ч-ч-черт. Соберись, Юля.
Возвращаюсь к мужскому лицу. Улыбаюсь.
— Мне приятно. Но у меня работа. Мне уже возвращаться…
Он даже не дослушивает. Из-за угла до нас доносится
