Элеонора слушала отрывистые взволнованные сообщения Симеона, однако она чувствовала, что решающее сражение состоится именно здесь, в промежутке между воротами Ирода и воротами Святого Стефана. Атакующие продолжали вгрызаться во внешнюю стену. Наконец кладка была разобрана, бреши пробиты, и сквозь них Элеонора и остальные увидели на земле темные фигурки своих врагов. На парапетах их также находилось великое множество. Снова и снова обрушивали они вниз поток стрел, которые ударяли в землю или попадали в крестоносцев, старавшихся кирками и веревками расчистить от завалов брешь во внешней стене, чтобы можно было подкатить поближе осадную башню, воспользовавшись результатом работы тарана, который продолжал немилосердно лупить в стену.
Элеонора, Имогена и другие женщины спешили туда и сюда, принося мужчинам бурдюки с драгоценной водой, чтобы те могли смыть пыль и пот со своих лиц. Когда Элеонора возвращалась с ковшом в руках, послышался сильный грохот. Это двинулась вперед осадная башня. Медленно, скрипя огромными колесами, она стала подползать к засыпанному рву, чтобы подобраться к внешней стене. Имея в высоту почти шестьдесят футов, башня с трех сторон была конической, а на четвертой стороне, обращенной к городу, был вертикальный профиль, заканчивавшийся перекидным мостом — поистине бесценным сооружением из дерева и металла, по которому атакующие должны были ворваться в город. Вдруг башня замедлила ход. Что-то явно произошло. Заклубился дым. Это турки и сарацины применили огонь против башни и тарана. С огромной силой они швыряли на них вязанки хвороста и соломы, скрепленные цепями и пропитанные маслом. В воздухе понеслись огненные шары. Преодолевая страшную жару, франки отбивались топорами и мокрыми шкурами, однако град метательных снарядов и стрел не утихал. Вдруг башня совсем остановилась. Возле внешней стены заполыхала сплошная стена огня. Прибежали посыльные со страшной новостью: большой таран подожжен. Его облили смолой, серой и воском, и он теперь горит вовсю. Его уже нельзя протолкнуть вперед и невозможно вытащить назад, чтобы расчистить путь осадной башне. Были отданы новые приказы. Элеоноре вручили послание, и она пробралась вниз к боевому порядку, где Гуго, Готфрид и Теодор вместе с остальными ждали приказа на штурм стены. Она отдала депешу, в которой командиру тарана приказывали немедленно прибыть для получения новых указаний, после чего побежала назад к вершине холма, где было гораздо безопаснее.
Немногим позже к ним примчался черный от копоти человек, сбивая пламя со своей горящей одежды и крича, чтобы ему немедленно дали воды. Встав на колени перед Готфридом Бульонским, он, задыхаясь, коротко описал сложившееся положение. Готфрид присел возле него и дал попить из бурдюка, принесенного Элеонорой. Получив приказ, командир тарана кивнул и поспешил назад. У южной части городской стены дела у графа Раймунда шли не лучше. С катапульт на крепостной стене обрушивался град камней. Стрелы сыпались сверху лавиной. Чем ближе подбирались франки, тем труднее им приходилось: на них летели камни, стрелы и горящие вязанки соломы и хвороста, пропитанные смесью смолы, воска и серы. В них имелись гвозди для того, чтобы вязанки цеплялись за все, обо что ударялись, и при этом продолжали гореть. Несмотря на сильный жар и свирепость оборонявшихся, граф Раймунд предпринял попытку придвинуть свою башню к стене, но тоже потерпел неудачу. День стал клониться к вечеру, и трубы заиграли отбой.
Элеонора, страшно уставшая, черная от копоти, в пропитанной потом накидке и со взъерошенными волосами, вернулась в свой шатер. Завернувшись в одеяла, она стала ждать, когда члены братства вернутся из того ужаса, который бушевал совсем рядом. Атака захлебнулась. То тут, то там раздавались крики мужчин, женщин и детей, получивших сильные ожоги. Слышались леденящие кровь плач и причитания по погибшим. Пришел Симеон и принес бурдюк с вином. Он дал попить Элеоноре, а потом и сам припал к нему, сделав несколько жадных глотков. Наконец вернулись и другие: Гуго, Готфрид, Теодор, Альберик и Бельтран — со светлыми ручейками пота на закопченных лицах, с руками, ослабевшими от постоянного напряжения настолько, что едва могли держать чашку. Сбросив с себя доспехи, ремни и камзолы, они обессилено упали на пол, умоляя дать им воды и вина, чтобы смыть липкую грязь со своих губ, промочить слипшееся горло и промыть глаза.
Элеонора помогала им как могла. Полусонный Теодор пробормотал, что у него в шатре спрятано в укромном месте немного вина и воды и попросил Элеонору принести их. Она поспешила к его шатру и принесла воду и вино. Какое-то время они молча сидели, промывая и перевязывая небольшие раны. Элеонора подошла к выходу и посмотрела в густеющую тьму. Норберта и Имогены до сих пор не было. Вернувшись, она спросила остальных, но они, сокрушенно покачав головами, ответили, что им ничего не известно. Элеонора мгновенно забыла о своей усталости. Она заметила вдали факелы. Это люди из лагеря разыскивали своих убитых или грабили их. Элеонора подергала Симеона за рукав.
— Принеси арбалет, меч или кинжал, — прошептала она.
Писец посмотрел на нее так, будто собирался ослушаться.
— Там — Имогена и Норберт, — гневно прошипела она. — Мы не можем их бросить.
— Они погибли, — резко ответил Симеон.
— А может, ранены, — прошептала в ответ Элеонора. — Ночью, Симеон, по полю битвы рыщут хищники — как двуногие, так и четвероногие. Норберт и Имогена пали в бою, — продолжила она. — Нам повезло остаться в живых. Поэтому наш долг — найти их. Впрочем, — она подняла свою накидку, — если ты не пойдешь, я пойду одна.
И Элеонора покинула шатер. Но не успела она пройти и нескольких шагов, когда услышала, как сзади вздыхает и чертыхается Симеон. Она остановилась и, взяв у него старый арбалет и потертый кожаный колчан со стрелами, пошла к полю, где пролилась кровь. Ночь была сухой и жаркой. Но даже жестокое сражение, продолжавшееся весь день, не смогло помешать сверчкам и цикадам устроить хоровое пение. Где-то пронзительно крикнула ночная птица. Ей в ответ завыла собака. Элеонора и Симеон приближались к линии своих патрулей, где группы воинов сидели у костров, оберегая бесценные осадные машины: баллисты, небольшие тараны и огромную осадную башню, которая до сих пор воняла маслом, серой и обгорелым деревом. Элеонора разглядела на парапетах стен мерцающие огни и языки пламени, вырывавшиеся из-под чанов и котлов. Это свидетельствовало о том, что защитники города зорко бдели, побаиваясь ночной атаки. Солдаты из линии патрулей позволили им пройти. На холме то тут, то там виднелись смутные силуэты других людей, которые тоже спускались к полю боя. Элеонора вспомнила, что Имогена и Норберт, как и она сама, были подносчиками воды, стрел и посланий для воинов, ожидавших приказа на штурм в сухом рву. Вернувшись назад, она попросила у солдат факел. Сначала они насмехались над ней и подтрунивали, но факел все-таки дали, и Элеонора с Симеоном вышли на мрачное и вселяющее ужас поле мертвых.
Над полем стоял смрад. Воняло кровью, горелой плотью и сладковатым запахом разложения. Земля была усеяна трупами, застывшими в гротескных позах. Некоторые лежали, уставившись невидящими глазами в темноту. Другие припали к земле, словно собравшись отдохнуть. Ночная тьма оглашалась пронзительными криками и стонами. Какая-то группа монахов уже была здесь и пыталась вынести раненых, вытаскивая их из-под мертвых. Факел выхватывал из тьмы страшные сцены: солдат, раздавленный тяжелым валуном; трупы с оторванными головами, руками и ногами. Лица, на которых целыми остались лишь глаза. Опаленная солнцем земля была липкой от крови. Кое-где нахальные шакалы уже принюхивались ко вздувшимся животам трупов. При приближении людей эти похожие на собак создания пугливо бросались наутек. Элеонора в отчаянии оглянулась вокруг. Мертвые лежали по одному или кучами. Вдруг к ним на четвереньках, словно какой-то страшный ночной зверь, подполз монах; однако он оказался довольно приветливым французом. Задыхаясь, он объяснил, что ищет раненых, а также тех, кого нужно исповедовать. Монах забормотал слова молитвы, но когда ему описали Имогену и Норберта, он покачал головой.
