В центре круга по обычаю поставили бочку, на которую мог подняться любой, кто хотел. На сей раз на бочку влез атаман Федька Берсень.
– Браты, казаки! Нам с боярами и воеводами, что Ваське Шуйскому верой и правдой служили не по пути. А Пожарской князь таковой и есть! Пушай сами по собе ляхов и литву воюют, а мы – сами по собе! – кричал он, подняв руки и сжав кулаки.
Казачья вольница, собравшаяся вокруг, как-то непонятно загудела и заволновалась. Многие недовольно замахали руками. Кто-то громко крикнул:
– Не любо! Не по правде баешь, атаман!
Берсень сошел с бочки и недовольно сплюнул. Вместо него на бочку поднялся молодой, чубатый, черноусый.
– Вот шо, браты, мыслю! Треба нам свернуть наши таборы, да тикать в Коломенское, аль бо подале – в Тулу, а и в Калугу. Мы вон поболе году тута трёмси! Пушай энти, шо с Пожарскими, да с Хованским сами с литвою повоюют. А тамо-т позрим!
– Сопли-то утри, Первушка! А за сим на бочку лезь. Мал ишо учити нас! – кричали ему из толпы.
Первушку Шершня стащили с бочки и заткнули ему рот. Круг продолжал шуметь и спорить.
– Богаты пришли из Ярославля и одни могут отбиться от гетмана! – кричал кто-то.
– Шо, у штани наложили, сучьи дети! Думаете, отсидитесь тут, ежли етман Пожарского осилит? – отвечали тому.
Среди казаков, одетых просто, или вообще полуодетых, платьем своим и добрыми доспехами выделялась небольшая группа людей, которые стояли недалеко от бочки, но пока не высказывались и не призывали ни к чему. Один из них в добром кафтане с небольшой ухоженной бородой и усами с нитями серебра был князь Дмитрий Трубецкой. Он молча слушал прения, синие глаза его были полны тревоги. Рядом с ним стоял воевода-атаман Андрей Просовецкий, нервно крутивший длинный ус. Чуть поодаль от них расположились Беззубцев и Юрлов в окружении путивльских служилых робят.
Когда споры зашли в тупик, и многие стали хвататься за рукояти сабель и кистеней, на бочку поднялся Юрий Беззубцев.
– Вы, казаки, хоть криком кричите, а князья Пожарские и Хованский с немалыми силами к Москве пришли. Итти от Москвы – нам всё равно, что «иудами» прослыти. Посему и не поидем ни в Коломенское, ни к Туле, ни ишо куда Бог весть. Не хотите с войском Пожарского совкупляти ся, не поидем. Но драки нам с литвою и ляхами не миновати. Зде уже не отвернём ся. Как поидут князья Пожарские и Хованский супротив литвы, и нам бы готовым на дело быти! – изрёк Беззубцев.
– Любо! Любо! – кричали казаки.
Трубецкой и Просовецкий молча склонили головы.
Вечером на военном совете Беззубцев уговорил Трубецкого приготовить к переправе через реку в Замоскворечье отряд числом в тысячу казаков. Они должны были построить там два бревенчатых острожка. Этот отряд хорошо вооружили пищалями и мушкетами запасом пороха и свинца. С казаками на правобережье Москвы-реки готовилось к переправе для постройки укреплений около полусотни плотников.
* * *
И вот рано утром – на день мученика Андрея Стратилата Таврийского – святого страдальца за Христа и Его Церковь, одного из самых известных и почитаемых Небесных покровителей христолюбивого воинства[103], гетман Ходкевич с войском ночью переправился на правый берег Москвы-реки и встал со всею силою у Новодевичьего монастыря. Он явно намеревался нанести нежданный удар в левое плечо русского ополчения, стоявшего у Арбатских ворот…
На утреннем августовском небосводе ярко сияло солнце. Однако лёгкий прохладный ветерок рассеивал последнее летнее тепло. Редкие деревья близ Арбатских ворот слегка осыпало лёгким золотом увядания. В Кремле звонили колокола. Отслужили утреннюю службу, начиналась ранняя литургия.
– В Кремле-то к обедне зовут! – всматриваясь из-под длани в кольчужной рукавице на юго-восток со стороны Арбатских ворот, произнёс Козьма Минин.
Это был широкоплечий, крепкий человек с большими русыми усами и густой бородой. На голове его красовался тяжёлый шишак с кольчужной бармицей, закрывавшей шею и плечи. Поверх кольчуги на нём был одет короткополый кафтан…
– Звонят-то, как через силу. Кого ж к обедне-то звать, коль там все с голоду помирают?! – отвечал ему столь же маститый муж с более тёмной бородой и усами, слегка тронутыми сединой.
Этот был одет в тяжёлый дощатый доспех[104], а голову его венчал сфероконический (русский) шелом, отражавший солнечные блики, и отмеченный изображением Архистратига Михаила. Верхняя часть лица этого воеводы была закрыта железной личиной (лёгким забралом) с прорезями для глаз. Поверх доспеха на нём красовалась епанча с собольей опушкой. На поясе, вздетом поверх доспеха, крепились два пистоля немецкой работы с резными деревянными рукоятями и тяжёлый меч.
– Верно баешь, князь Димитрий, загнали ляхи да литва сами ся в западню. Да чаю и сами ж тому не ради, – согласился Минин.
– Вот что, воеводы – содруги моя! Сторожа недобрую весть донесла! Что-то на полдень от нас у Новодевичьей обители литовская рать обрелася. Разумею, ныне после обедни поидет Ходкевич по нас приступом. Потягнет гетман выбити нас с Арбатских ворот и с Чертолья, – произнёс породистый ликом, пожилой чернобородый воевода, подъехавший к ним на вороном жеребце.
Это был князь Хованский, – Надоти острожек наш крепити и пушки ставити, – добавил он.
– Час сей, княже, накажу плотникам и стрельцам, – произнёс, склонив голову, Минин и отъехал выполнять наказ Хованского.
Гетман действительно хотел «силою большею войти в город в Арбатские и в Черторские ворота», но встретил на своем пути бревенчатый гуляй-город князя Пожарского…
К началу сражения русские войска успели занять надёжную оборону. Силы ополчения опирались на укрепления Белого города и располагались по валу, который господствовал над местностью. Левым плечом ополчения ведал князь Василий Туренин. Этот отряд укрепился на берегу Москвы-реки у Чертольских ворот и Алексеевской башни. На правом плече ополчения стоял отряд в 400 копий под рукой воевод Михаила Дмитриева и Фёдора Левашова, который располагался у Петровских ворот. У Тверских ворот расположился отряд князя Лопаты-Пожарского числом 700 воинов. Основные силы ополчения, под началом князя Дмитрия Пожарского, Козьмы Минина и князя Ивана Андреевича Хованского, были расположены у Арбатских ворот. Пожарский укрепился в гуляй-городе, где разместил стрельцов.
Князь Трубецкой с казаками, числом до 2 тысяч сабель защищал Замоскворечье, располагаясь на Воронцовом поле и у Яузских ворот. На Большой Ордынке и рядом с Замоскворецким мостом казаки, дети боярские и плотники Трубецкого построили два укрепленных острожка – возле храма св. Климента (папы Римского) и возле храма св. Георгия в Яндове. В Замоскворечье к Трубецкому из состава войск Второго ополчения князь Пожарский отправил в помощь несколько конных дворянских сотен.
