просматривали с еще большим воодушевлением. К тесному неудобству чуть попривыкли – Луша уже не отпихивала сыщика, а тот перебирал бумаги левой рукой, чтобы не задевать союзницу по расследованию. Вскоре нашлась еще одна заметка: дочь тамбовского губернатора Гартинга сочеталась браком с полковником интендантских войск. Следующая фрейлина встретилась в скорбной папке – в феврале 1874 года Анна Устинова уехала путешествовать по Австрии и умерла во время эпидемии черной оспы.
– У меня больше ничего нет, – Меркульева отложила папку и прикрыла зевоту пожелтевшей вырезкой.
Мармеладов, и сам клевавший носом, взглянул на стенные часы и присвистнул.
– Десять минут пятого! Засиделись.
– Может, желаете еще чаю?
– Нет, покорнейше благодарю, – он передернулся, вспоминая желтоватую бурду, но тут же смягчил, чтобы не обидеть, – Все одно слуги поблизости нет, чтобы самовар раскочегарить.
Лукерья откинула со лба прилипшие завитки и привычным жестом уперла руки в бока.
– Думаете, современная женщина не сумеет без прислуги чай приготовить? Я вам докажу, что честный труд ставит нас выше этих паразиток в парче и муслине!
Она полыхала дальше, словно и не устала от изнурительного чтения сотен газетных статеек разной степени изношенности. Но сыщик не прислушивался к словам – вновь открыл адрес-календарь на 1875 год и листал страницы с таким пылом, что чуть не вырвал из переплета.
– Вы правы. Выше. Выше! – бормотал он. – Есть третья причина, по которой одна из наших Аннушек покинула список. Она получила повышение!
Подтолкнув книгу к журналистке, Мармеладов отметил нужную строчку ногтем.
– Взгляните, Луша! Анна Лопухина стала камер-фрейлиной. Поднялась до уровня придворной статс-дамы, оставаясь при этом в девичестве. Знатный дядя, а может и тетя… Одним словом, поспособствовали. Оттого девица переехала в другой список, на страницу раньше.
– А мы-то обыскались этой кикиморы, – зевнула феминистка, уже не таясь. – Вычеркивайте. Много осталось?
– Трое! Это куда проще проверить. Но придется прибегнуть к помощи следователя. Пусть поищет про них в архивах полиции и жандармерии.
– Чуть позднее. Вам необходимо выспаться. Ложитесь на кушетке в общей комнате, а я уйду в кабинет г-на Ганина. Там мягкий диван и дверь запирается изнутри. Все-таки, не к лицу незамужней барышне… С незапертой дверью…
Она вынула один огарок из подсвечника и протянула сыщику.
– Прощайте!
XXXV
Мармеладов ворочался на узком диване. К утру вызрело решение: нельзя ехать к Хлопову. Следователь сумеет раздобыть любые сведения по трем Аннам, но вряд ли ими поделится – уж больно одержим собственным успехом. Но без помощи полиции дальше не продвинуться. Необходимо отыскать нового союзника в этом ведомстве, а заводить знакомства лучше в исправном сюртуке.
– Вы издеваетесь? – всплеснул руками Мордехай. – Два французских наряда за три дня загубили.
– Будь они и впрямь французскими, я бы поостерегся. Но у тебя отец шьет. Дядя шьет. Братья шьют. Кузены шьют. А ты продаешь под видом заграничной одежды.
Торговец фальшиво закашлялся и сгреб лицо в ладони, чтобы прикрыть смущение.
– Ой, мне и без этого твоего кокетства хватает забот. Нужен приличный костюм для визита к крупному чиновнику. Раздобудешь?
– Есть отменное предложение: ваш прежний сюртук. Чуть потертый, правда, но зато удобный, не надо привыкать – каждый шов настроен лично под вас. Возьмете?
– Возьму. Хоть и стараюсь не прикипать к вещам, но по этому пиджаку скучаю.
– Пять рублей.
Сыщик начал привычно выкладывать столбик на конторке, а потом удивленно выпрямился:
– Погоди-ка, я его сдавал всего за три целковых.
– Ваша правда. Но в ту пору у любого клиента был выбор из многих сюртуков. А этот последний. Отчего же мне на нем не заработать?
– Мордехай. Сдается мне, ты не позор семьи. Ты золото.
– Сам об этом твержу с утра до вечера, но меня, как и прежде, считают шлимазлом и велят жениться на вдовице Циле. Все-все, уходите и привыкайте жить с оглядкой на сохранение костюма. Заодно себя побережете.
XXXVI
– Его превосходительство вряд ли соблаговолит принять вас сегодня. Без предварительной записи не положено…
Секретарь в канцелярии обер-полицмейстера своей вежливой свирепостью мог соперничать с демонами, охранявшими замок волшебника в персидских сказках. Ифриты, так их, вроде бы, звали. Великан в парадном мундире перекрывал подступы к кабинету и, казалось, в любую минуту готов исторгнуть пламя из ноздрей, чтобы сжечь дотла назойливого посетителя. Но тот, нисколько не робея, продолжал настаивать на своем: вопрос жизни и смерти!
– Передайте г-ну Чарушину, что я по поручению Лукерьи Дмитриевны Меркульевой, – добавил сыщик.
Пожав плечами, помощник приоткрыл тяжелую дубовую дверь и всунувшись внутрь, что-то забормотал. Ответ удивил его донельзя. Пожалуй, ифрит поразился бы меньше, увидев печать Соломона.
– П-проходите! – поклонился он.
На этом сказка кончилась. Внутри не оказалось сокровищ или золотых статуй, только портрет императора над рабочим столом. Впрочем, хозяин кабинета умел творить чудеса без всякой магии и заклинаний, а в силу своего уникального положения – он умудрялся быть на короткой ноге и с высшим светом дворянства, и с королями преступного мира.
– Меня заинтриговала ваша настойчивость. Но вместе с тем, я слишком ценю свое время. Постарайтесь изложить суть дела в десять минут.
– А дело это вам известно, Прохор Степанович. Сообщу то, что удалось выяснить минувшим днем и теперешней ночью.
Доклад затянулся на четверть часа. Двадцать минут. Двадцать пять. Чарушин не перебивал, его зеленые глаза смотрели на собеседника почти не мигая.
– Отсюда и просьба имеется, ваше превосходительство, – подытожил сыщик. – Сможете проверить оставшихся фрейлин быстро и без лишней огласки? Список я принес.
На стол, обитый дорогим английским сукном, легла давешняя записка. Четыре фамилии вычеркнуты, три – обведены кругом. Тайный советник не шелохнулся, не протянул руки и даже не скосил
