в основе всех прошений, с которыми Колумб обращался к короне в последние годы жизни: он не получил вознаграждений, которые монархи обязались выдать ему в 1492 году. Следующая фраза голоса не очень понятна, но, по-видимому, ее смысл заключается в том, что Бог принимает только добровольное мученичество, в то время как Колумбу таковое навязали жестокие монархи.
Голос столь точно выражает мысли Колумба исключительно походящим для его целей образом, что критически настроенный читатель почти неизбежно задастся вопросом, не было ли все это обманом, намеренно придуманным для передачи закодированного и рискованного «подтекста». Критику, как известно, труднее всего оценить искренность, но есть несколько причин полагать, что Колумб искренне верил в небесный голос. В конце концов, то было третье явление, а вот единичный случай точно вызвал бы подозрения. Часто повторяющиеся явления вызывают недоверие, как все чрезмерное, но три случая – это не слишком мало и не слишком много, чтобы можно было легко поверить. С каждым разом описания Колумба становятся все более четкими и подробными, и одним из объяснений этого может быть растущая уверенность в присутствии тревожного явления, которое постепенно становилось привычным. Каждый раз обстоятельства были схожими и способствовали мистическому переживанию у человека, чьи чувства соответствующим образом настроены: в этом последнем случае Колумб особо упомянул, что его на самом деле лихорадило и что он был одинок и в отчаянии, когда услыхал глас. Наконец, различного рода явления – обычно физические знаки появления Девы Марии, а также «голоса» и видимое нисхождение других небесных существ – являлись частью распространенного религиозного опыта во времена Колумба. Это не обычное явление, но и не эксцентричное, и в целом оно все еще приветствовалось и даже активно пропагандировалось церковью. Официальные взгляды изменились в Испании со второго десятилетия XVI века, когда провидцы-визионеры сделались объектами скептицизма и даже подозрений[408]. И хотя начало этих перемен уже можно обнаружить во времена Колумба, тем не менее исследователь жил в мире, где вмешательство высших сил вызывало всеобщее уважение. Те, кто обычно скептически относится к явлениям подобного рода, возможно, захотят признать, что способность Колумба к самообману была настолько велика, а мистический опыт, с его мессианскими рассуждениями и возмутительным эгоизмом, настолько характерен, что во всем этом эпизоде есть доля правды.
Когда Колумб пришел в себя, ему удалось вызволить своего брата и недолго просуществовавший гарнизон до того, как индейцы смогли расправиться с ними. Как и во время своего второго путешествия, он пережил крушение надежд, что привело его к состоянию, напоминающему временное помешательство, но от которого он оправился, чтобы сплотить своих людей и избежать непосредственной опасности. Однако изъеденные червями корпуса кораблей сделали побег чреватым новой опасностью. Казалось, единственная надежда состояла в том, чтобы как можно быстрее добраться до Эспаньолы. Откачивая и вычерпывая воду, исследователи продвигались вдоль побережья на восток. Хотя его космографические выкладки были всегда очень неточными, навигационное чутье Колумба не пострадало. Он понял, что им необходимо еще больше отклониться на восток, прежде чем они смогут оказаться с подветренной стороны от Эспаньолы. Однако его авторитет на флоте был не очень высок, и он признавался в разногласиях со своими кормчими. Все сходились во мнении, что они находятся гораздо дальше к востоку, чем он предполагал, и что им следует как можно скорее убраться с материка. Матросы наверняка боялись оказаться брошенными на южноамериканском побережье, а при таких обстоятельствах хитроумные вычисления адмирала не могли внушать полного доверия. Его можно было заподозрить, например, в попытке продолжить исследования на побережье Парии или в том, что он все еще пытается найти пролив в Индию. Фактически к тому времени, когда покинули побережье полуострова Дарьен 1 мая 1503 года, они провели разведку почти до известной ранее северной оконечности Южноамериканского континента. Колумб доказал, что материк действительно продолжается непрерывно от Гондураса до Бразилии. Это было последнее достижение в самом впечатляющем списке открытий для любого исследователя.
Его описание кошмарного бегства на север, пожалуй, слишком драматично, чтобы в него можно было поверить. У него осталось только два полуразрушенных корабля, «продырявленные больше, чем пчелиные соты, с экипажами, пребывающими в панике и отчаянии». Их первая попытка уйти от побережья была сорвана штормами, и они вернулись обратно под спущенными парусами. На флагманском корабле утратили три якоря: «в полночь, когда весь мир вокруг меня находился в состоянии постоянного непокоя», якорные цепи оборвались на судне-компаньоне, и возникла угроза его столкновения с флагманом. «Каким-то чудом мы не оказались разбиты вдребезги». Вторая попытка была не более успешной, хотя на этот раз их отбросило назад на безопасную якорную стоянку. После еще одной восьмидневной задержки они наконец отошли от побережья, «по-прежнему при встречном ветре и в худшем состоянии, чем когда-либо». Чтобы удержаться на плаву, команда беспрерывно откачивала и вычерпывала воду насосами, ведрами и кастрюлями с камбуза[409]. Размышления об этом пробудили в Колумбе презрение к кабинетным мореплавателям, с которыми ему приходилось бороться дома:
«Давайте послушаем сейчас их комментарии, тех, кто всегда готов к обвинениям и быстро находит недостатки, восклицая из безопасной Испании: “Почему вы не сделали того или сего, когда были там?” Я бы хотел увидеть таких, как они, в этом плавании. Истинно верю, что им предстоит совершить еще одно путешествие, совершенно иного порядка, или вся наша вера тщетна»[410].
Как и предсказывал Колумб, они повернули на север слишком рано: курс привел их к побережью Кубы. Последняя отчаянная попытка добраться до Эспаньолы до того, как продырявленные суда пойдут ко дну, не увенчалась успехом, поскольку ветер был против них, и пришлось высадиться на побережье Ямайки, в современной бухте Святой Анны[411]. По сути, они потерпели кораблекрушение, поскольку их корабли были непригодны для плавания, а ближайшее испанское поселение находилось более чем в 720 километрах отсюда, включая более 160 километров открытого моря, – в Санто-Доминго. Расстояние было легко преодолимо на каноэ, но любопытной особенностью испанских исследований Карибского бассейна является то, что они мало чем были обязаны местным знаниям; культуру коренных народов недооценивали, а местным ремеслам не доверяли. Позже, в XVI веке, каноэ сделались основным средством осуществления испанской торговли, и именно с помощью каноэ в итоге Колумб был спасен с Эспаньолы. Однако поначалу идея прибегнуть к столь простому и эффективному виду транспорта, по-видимому, не приходила в голову потерпевшим кораблекрушение. Их первоочередной задачей было выживание. Снабжение зависело от того, что можно получить от индейцев по обмену, и им пришлось довольствоваться неаппетитной диетой из мяса грызунов и маниоки. Испанцам в Новом Свете не удавалось поддерживать дружеские отношения с местными. Они слишком много требовали, а товаров для обмена
