с прилипшими комками то ли масла, то ли сыра. Крошки на кухонном столе. Давным-давно остывший чайник на плите. Начавшая пахнуть одинокая котлета на слишком большой для нее одной сковороде. В холодильнике пара бутылок пива, початый пакет молока, прислоненный к стенке, чтобы не упал, что-то в кастрюле, два яйца. В морозилке наледь и полпачки покупных пельменей. В шкафчиках пакет кофе, надорванная пачка чая, сахар в двойном мешочке, какие-то крупы. Всюду крошки, пятна, холостяцкая небрежность.
Черный стоит посреди кухни, оглядывая беспорядок. Внутри его немного коробит, хотя он видел квартиры и в гораздо худшем состоянии. Здесь по крайней мере нет крови и трупов.
Но и Семена Кучера здесь нет уже как минимум пару дней.
– Следов много, боюсь, что провожусь не один час, – констатирует Эдуард Валентинович, осмотревшись.
– Работайте, сколько нужно, – кивает Черный, натягивая перчатки.
Участковый готовится записывать в протокол слова следователя. Понятые с любопытством заглядывают в единственную комнату, обставленную не самой дорогой мебелью.
Борис Петрович откровенно скучает.
– Может быть, я пойду? Николай Дмитриевич, я ведь здесь не особо нужен. Если уж откровенно, то и вам не следует по шкафам рыться. Ну не следовательская же это работа! Где у нас оперативники?
– У меня, – подчеркивает Черный, – оперативники на задании. А вы перчатки надевайте и приступайте к работе.
Андреевский что-то неразборчиво бурчит и принимается искать место, куда пристроить свой портфель. Поручить ему что-то серьезное Николай не может. Он и так преступил через себя, отдав старому следователю часть полномочий. «Только не накосячь», – мысленно просит Черный Бориса Петровича, распахивающего шкаф с одеждой.
Присев перед тумбой, на которой стоит телевизор, Николай выдвигает верхний ящик. В открытой коробке из-под обуви лежат замотанные в прозрачные пакеты вещи. Среди каких-то квитанций и проводов они как бельмо на глазу. Николай берет первый пакет. Это женские капроновые колготки в сетку. Ношеные, немного порванные. От них исходит запах мочи. Черный держит эти колготки на вытянутой руке.
– Он что, носит женские вещи? – цокает языком дворник. – Вот извращенец! А так и не скажешь, дурак такой огромный. Это ж надо! Вот никогда про него не сказал бы такого!
Слова понятого проскакивают мимо ушей Черного. Он рассматривает женскую вещь, будто это самый важный предмет во всем мире. Нежная ткань, кажется, обжигает его пальцы, заставляя перчатки липнуть к коже. Невесомая, прозрачная, сплетенная из тончайших нитей. Хорошенькие женские ножки в таких колготках способны свести с ума, заставить мужское воображение работать. Вызывающие, дерзкие, соблазнительные, притягивающие взгляд. И, наверное, счастлив тот, кому позволено снимать их, с вожделением глядя на их хозяйку.
Вот только конкретно эти колготки не вызывают никаких игривых чувств. По описанию, данному Светой Каменевой, в подобных колготках ушла на свидание к Виталику Гоголеву Алина Браун. А нашли девушку полностью обнаженной.
В другом пакете обнаруживаются несвежие женские трусики и тонкий серебряный браслет-цепочка. Эдуард Валентинович, оставив нанесенный порошок на хорошем отпечатке ладони на дверце шкафа, подходит к Черному. Через лупу эксперт рассматривает браслетик.
– Ну, в любом случае между звеньями есть материал для экспертизы, – говорит он. – На нижнем белье – тем более.
Черный хмурится, подавляя в себе ненужную радость. Нет ничего хорошего в том, что эти вещи оказались в этой квартире. Семен Кучер вряд ли балуется переодеванием в женское белье. Трусы и браслет принадлежали кому-то другому. «Авакумовой», – напрашивается вывод, который бездоказательно подсказывает разум.
В третьем пакете – пластиковая банковская карта и кольцо-печатка. В четвертом – паспорт на имя Данила Гриднева, обмотанный куском футболки или майки.
Трофеи убийцы. Собранные им без системы и какого-либо отбора. Упакованные в пакеты и сложенные в одну коробку, чтобы в любой момент их можно было потрогать.
Какая-то мысль, которую Черный никак не может сформулировать, червем бурит его затылок и вызывает беспокойство. Николай хмурится, сжимает губы в тонкую линию, даже пару раз скрежещет зубами, но мысль не дается. Навязчиво зудит на границе сознания. Отмахнуться от нее не получается.
Черный срывает с себя перчатки.
– Борис Петрович, заканчивайте здесь.
– Позвольте, а вы? – удивляется Андреевский. – Вы разве не останетесь? Тут еще столько работы! Я когда один управлюсь? Мне же еще надо…
– Вам еще надо оформить все бумаги. И не забудьте запротоколировать изъятие улик. Сейчас я вызову свободных оперов, они пройдут по соседям с опросом. Как только закончите, вернетесь в отдел с докладом.
– Но…
– Эдуард Валентинович, я надеюсь, это дело первоочередное?
– Безусловно, – отзывается эксперт, просвечивающий ультрафиолетовой лампой постельное белье, найденное в диванном ящике.
– Рассчитываю на вас.
Черный, едва договорив, широким шагом выходит из квартиры. С квартирой Кучера ему все предельно ясно. Нужно как можно быстрее попасть в другое место.
* * *
– Где он?
– Кто?
Сергей Алексеевич не слишком удивлен визиту следователя. Миронова Черный застал в рабочем кабинете что-то быстро печатающим на клавиатуре. Рядом на столе лежал толстый справочник, открытый почти на середине. Из кружки поднимался парок, на поверхности крепкого чая переливалась пленка. Надкушенный пирожок позволял заглянуть внутрь и увидеть капустную начинку. Обычный рабочий день судебного медика.
– Семен Кучер. Где он? – в голосе Николая слышится металл.
– Понятия не имею, – разводит руками Сергей Алексеевич. – Сам хотел бы это знать. А что случилось-то?
– Когда вы видели его в последний раз?
Миронов поднимается из-за стола.
– Николай Дмитриевич, объясните, что происходит.
Следователь молчит. Его ноздри раздуваются, как у быка, готового атаковать зазевавшегося тореадора. Глаза – потемневшие, спрятавшиеся под нависшими бровями – мечут молнии. Черный даже кажется выше ростом.
Кто может знать о Кучере хоть что-нибудь? Только те, кто с ним работает. Черный помнит биографию санитара благодаря тому, что удалось накопать Смородиновой.
Вырос Семен в детском доме, куда попал после того как его пьяные родители умерли, надышавшись угарным газом. И с пяти лет до восемнадцати прожил в приюте. Кровных родных у него нет. Семью свою он не завел, в тридцать два года остается холостяком. И судя по тому, как о Кучере отозвались понятые, друзей к себе он не водит. Если у него вообще есть близкие друзья.
Черному нужны ответы.
– Вы знаете, где сейчас может находиться Семен Кучер?
На лице Миронова мелькает тень разочарования.
– Я думал, наши с вами отношения несколько иные. Но раз вы хотите общаться тоном «следователь – свидетель», что ж…
– Сергей Алексеевич, я ценю наше с вами знакомство, но сейчас, поверьте, дело важное. Просто ответьте на вопрос.
Миронов смотрит следователю в глаза. Черный сейчас как никогда соответствует своей фамилии. Весь его облик говорит о серьезности ситуации.
– Вы же не
