сделают в следующем году, наверняка найдут двоих или троих, кто в настоящий момент обладает несколькими банковскими купюрами, разумеется, французского банка.
– О! – возмутился Вальдемар.
– Да, дорогой граф, это вопрос цены, а тот за ценой не постоит. Я уверен, что если бы он захотел, то и вы сами…
Император не слушал, погруженный в свои раздумья. Он прохаживался по комнате, потом подал знак офицеру, находившемуся в галерее.
– Мой автомобиль… и пусть готовятся… мы уезжаем.
Остановившись, он с минуту смотрел на Люпена и, подойдя к графу, сказал:
– Ты, Вальдемар, тоже в путь… Прямо в Париж, без остановок…
Прислушавшись, Люпен уловил слова Вальдемара:
– С этим пройдохой я предпочел бы с дюжину охранников дополнительно!..
– Забирай их. И действуй быстро, ты должен прибыть этой ночью.
– Нелепость, – прошептал Люпен, пожав плечами.
Император повернулся к нему, и Люпен повторил:
– Да, ваше величество, это так, ибо Вальдемар неспособен уберечь меня. Мой побег неизбежен, и тогда…
Он резко топнул ногой.
– И тогда, ваше величество, неужели вы думаете, что я еще раз буду терять свое время? Если вы отказываетесь от борьбы, то я от нее не отказываюсь. Я начал, и я закончу.
Император возразил:
– Я не отказываюсь, но за дело возьмется моя полиция.
Люпен рассмеялся:
– Да простит меня ваше величество! Это до того смешно! Полиция его величества! Она стоит столько же, сколько стоят все полиции мира, то есть ничего, совсем ничего! Нет, ваше величество, я не вернусь в Санте. На тюрьму мне наплевать. Но против этого человека мне нужна свобода, и я ее сохраню.
Император вышел из терпения:
– Этот человек, но вы даже не знаете, кто он.
– Я это узнаю, ваше величество. И только один я могу это узнать. И он тоже знает, что лишь один я могу это узнать. Я его единственный враг. На меня одного он покушается. Это меня он хотел настичь в тот день пулей из своего револьвера. Это меня ему довольно было усыпить этой ночью, чтобы получить свободу действовать по своему усмотрению. Дуэль между нами. Миру нет до этого дела. Никто не в силах мне помочь, и никто не в силах помочь ему. Нас двое, вот и все. До сих пор удача ему благоволила. Но в конечном счете неизбежно, фатально верх над ним возьму я.
– Почему?
– Потому что я сильнее.
– А если он убьет вас?
– Он меня не убьет. Я вырву у него когти, я сведу на нет его силу. И я получу письма. Нет такой человеческой силы, которая помешала бы мне заполучить их.
Он говорил с такой неистовой убежденностью и таким уверенным тоном, что все предсказанное им приобретало видимость уже свершившегося.
Император не мог устоять и не поддаться смутному, необъяснимому чувству, которое отражало своего рода восхищение, а также то большое доверие, которого с такой настойчивостью требовал Люпен. По сути, он колебался лишь потому, что терзался сомнениями: ну как же, использовать этого человека и сделать его, так сказать, своим союзником. И озабоченный, не зная, на что решиться, он, не говоря ни слова, прохаживался между галереей и окнами.
В конце концов он сказал:
– А кто нас заверит, что письма были украдены этой ночью?
– Кража датирована, ваше величество.
– Что вы такое говорите?
– Взгляните на внутреннюю часть фронтона, который скрывал этот тайник. Дата там вписана белым мелом: полночь, двадцать четвертое августа.
– В самом деле… в самом деле… – прошептал ошеломленный император. – Как же я не увидел?
И добавил, не скрывая своего любопытства:
– А эти две буквы «Н», начертанные на стене… почему они здесь? Ведь это зал Минервы.
– Это зал, где ночевал Наполеон, император французов, – заявил Люпен.
– Что вы об этом знаете?
– Спросите у Вальдемара, ваше величество. Что касается меня, то, когда я пролистал дневник старого слуги, меня озарило. Я понял, что и Шолмс, и я, мы пошли по ложному пути. Апоон, неполное слово, написанное на ложе смерти великим герцогом Германом, это не сокращенное слово Аполлон, а имя Наполеон.
– Справедливо… вы правы… – согласился император, – одни и те же буквы встречаются в обоих словах и в том же порядке. Ясно, что великий герцог хотел написать Наполеон. Но цифра 813?..
– А-а! Этот вопрос мне было труднее всего прояснить. Я всегда думал, что надо сложить три цифры 8, 1 и 3, и полученное таким образом число 12 мне сразу показалось подходящим для этого зала, двенадцатого в галерее. Но этого было недостаточно. Следовало отыскать что-то другое, что-то, чего мой ослабевший ум не в силах был осознать. Вид часов, этих часов, находившихся как раз в зале Наполеона, стал для меня откровением. Цифра 12, очевидно, означала двенадцатый час. Полдень! Полночь! Разве это не торжественное мгновение, которое охотнее всего выбирают? Но почему именно эти три цифры – 8, 1 и 3, а не какие-либо другие, которые дали бы тот же итог? Вот тогда-то я и решил заставить пробить часы в первый раз, для пробы. И, заставив их пробить, я увидел, что указатели первого, третьего и восьмого часа подвижны. Таким образом, я получил три цифры – 1, 3 и 8, поставленные в предначертанном порядке, они давали цифру 813. Вальдемар нажал три острия. И это сработало. Результат вашему величеству известен. Вот, ваше величество, объяснение этого таинственного слова и трех цифр 8, 1, 3, которые великий герцог написал слабеющей рукой и благодаря которым, как он надеялся, его сын разгадает однажды секрет Вельденца и станет обладателем знаменитых писем, которые были там спрятаны.
Император слушал со страстным вниманием, все более удивляясь изобретательности, прозорливости, проницательности и силе воли, которые он наблюдал у этого человека.
– Вальдемар! – произнес он.
– Ваше величество?
Но в то мгновение, когда он собирался заговорить, в галерее послышались возгласы. Вальдемар вышел и сразу вернулся.
– Это безумная, ваше величество, которой хотят помешать войти.
– Пусть войдет, – с живостью воскликнул Люпен, – ее надо впустить, ваше величество.
По мановению руки императора Вальдемар пошел за Изильдой.
Появление девушки повергло всех в изумление. Ее лицо, такое бледное, было покрыто черными пятнами. Сведенные судорогой черты выражали жестокое страдание. Судорожно прижимая руки к груди, она задыхалась.
– О! – с ужасом вымолвил Люпен.
– В чем дело? – спросил император.
– Доктора, ваше величество! Нельзя терять ни минуты!
Люпен подошел к девушке.
– Говори, Изильда… Ты что-то видела? Ты что-то хочешь сказать?
В глазах девушки, словно озаренных болью, появилась какая-то осмысленность. Она издавала звуки… но ни единого слова.
– Послушай, – сказал Люпен, – отвечай «да» или «нет»… кивком головы… Ты
